— Я так живу годами, — доверительно добавил он. — Если постоянно держать это в голове, вы увидите, как прекрасно можно этим пользоваться. Создавайте перед вашими «слушателями» любой образ, какой захотите! Полное творчество, абсолютная свобода. И я вас прошу, не нагнетайте! Американские спецслужбы будут делать все, чтобы вас запугать. Не поддавайтесь этому. Вы же психолог, не мне вас учить, чем отличается реальная ситуация от вашего отношения к ней. Помните одно: у них ничего нет, им нечего вам предъявить! Поверьте, Кристина Николаевна, через каких-нибудь полгода вы уже забудете обо всем этом досадном недоразумении!
Она знала, что должна подыграть ему — подыграть так, как подыгрывала сомнениям и самооправданиям приходивших к ней людей, когда говорила им то, что они в глубине души хотели услышать, и играла на самых низменных, самых эгоистичных их чувствах, способных разрушить не только семью, но и само существо человека. Но было ли это игрой, или Кристина на самом деле поддавалась его успокаивающей убедительности, и чувствовала настоящее облегчение оттого, что у нее появился умный и опытный защитник? В самом деле, какая разница, что случилось, если ей ничего больше не угрожает, и очень скоро все будет так, как раньше?
Нет! Это осознание проступило через тонкий налет самообмана с пугающей очевидностью. Ничего уже никогда не будет, как раньше. Никогда она уже не забудет свой недавний сон про маленькую Лору, ее детский голос и наполненные болью слова: «Зачем ты убила меня?». Убийца девочки, возможно, сидел сейчас здесь, перед ней, но он никогда бы даже не узнал ни о ней, ни о ее отце, если бы Кристи сама не сообщила о них своей алчной сестре в Москву. Что понадобилось этому холеному блондину от Ральфа Хиггинса? И какое отношение ко всему этому имела Женя и ее агентство?
Словно прочитав ее мысли, Владимир добавил:
— И еще, Кристина Николаевна, во избежание недоразумений. Я надеюсь, вы не считаете, что мы имеем отношение к несчастному случаю, происшедшему с семьей вашего клиента? Ни вы, ни мы к этому, разумеется, не причастны. Но мы прекрасно понимаем, что из-за ваших, скажем так, маленьких махинаций вас могут обвинить в том, в чем вы совершенно невиновны. И мы, конечно, не можем этого допустить. Поймите, это наша работа — защищать российских граждан за рубежом. Даже тех, кто совсем забыл о своей исторической родине, — и он посмотрел на Кристину с легким упреком.
«Держись!» — приказала она себе. Кристи выкрикнула это слово мысленно так отчаянно, что ей показалось, что ее мысли прозвучали оглушительно громко, и Владимир не мог не услышать их. Ну, что с ней такое? С ней, всегда так легко и талантливо игравшей свою роль? Почему впервые за несколько лет она просто физически не может солгать, не может выдавить из себя улыбку, не способна даже спокойно промолчать в ответ на его разглагольствования? Она чувствовала, как ее швыряет то в жар, то в холод, и не понимала, отчего именно ей так плохо — от самого присутствия в комнате этого зловеще спокойного и вежливого человека, или от своей с ним связи — невольной, недавней, но куда более глубокой, чем она могла осознать. Он знал о ней все, он был прекрасно осведомлен о деталях их с Женей махинации, он не задал ей ни одного уточняющего вопроса, рассуждая о происходящем так, как будто все это время бок о бок участвовал вместе с Кристиной в ее авантюре. Какую роль он отвел ей в своей игре? Какую цену ей придется заплатить за его покровительство? Что толку в его успокаивающих словах, если Кристина ни на грош не верила им?