Михайлов довольно быстро настроил видео и, отступив в сторону замер в ожидающей позе. Афанасьев прекрасно понимал, что предстоящий разговор будет непростым. Прежде всего, непростым, для минчанина, поэтому не стоило, чтобы его унижение наблюдал кто-то еще помимо самого русского диктатора. Афанасьев дал знак, и адъютант немедленно покинул помещение. Лукашенко уже сидел в своем президентском кресле и молча наблюдал, как Валерий Васильевич бережно относится к его чувству уязвленной гордости. Выглядел президент сопредельного государства, откровенно говоря, плохо. Усы, всегда бодро торчавшие, как-то пообвисли, кожа лица стала сероватой и больше похожей на пергамент, на котором явственно прочерчивались морщины старого человека, мешки под глазами набрякли неприятными складками и свидетельствовали о хроническом недосыпе хозяина. Афанасьев, с нескрываемым любопытством разглядывал своего собеседника, одновременно узнавая и не узнавая его. Батьке явно не понравилось бесцеремонное разглядывание своей персоны, поэтому он первым прервал молчание:
– Что так смотришь, Валерий Василич, или не признал меня?
– Отчего же не признать? Признал, конечно. Только вот выглядите вы, Александр Григорич, не очень-то. Не хвораете часом? Ковид-то бушует во всех странах. Не подцепили ненароком?
– Не подцепил, – сказал, как отрезал белорус, но тут же смягчил тональность, добавив, – потому что соблюдаю меры профилактики. А то, что вид у меня не слишком хороший, так это все результат бессонных ночей и постоянных забот о стране и людях.
– Что, тяжела нынче шапка Мономаха? – позволил себя съехидничать Афанасьев, припоминая прошлый разговор, в котором его собеседник не стеснялся откровенно издеваться над своим восточным коллегой.
– Это у вас в Московии чтут имперские регалии, а у нас республика, – встопорщился, словно обиженный ежик президент этой самой республики.
– Ну да, ну да, Великая и Белая и Малая…, – опять не отказал себе в подковырке Афанасьев, втайне наслаждаясь своим положением и жалким видом некогда ершистого, а теперь окончательно сникшего белоруса.
– Берешь реванш за прошлый разговор? – невесело усмехнулся Александр Григорьевич. – Хочешь меня еще больше уязвить?
– Да, какой там реванш? – махнул рукой москвич. – Все это пустое колебание воздуха. И насчет уязвления, ты тоже не прав, Григорич. Уязвляют и унижают всегда при стечении народа, а я тут один сижу в кабинете. Просто я хотел тебе сказать, что История – весьма ироничная баба, которая никогда не ставит точек в конце предложений, а только запятые, ибо имеет свойство никогда не заканчиваться.