Она никогда не видела покойников и до сегодняшнего дня вообще мало задумывалась о смерти. Мертвые, как ей казалось, должны лежать в земле, оставаться на портерах и в виде памятников, а их тела сразу исчезать. Им не место тут среди живых. Как вообще может быть, чтобы тело, еще вчера умевшее мыслить и дышать теперь просто лежит как камень?
Она оглянулась. Отсюда виднелся лес, точнее верхушки деревьев. В памяти снова вспыхнул сегодняшний сон, пожар. Не хотелось бы, чтобы он был вещим, кроме одного – сегодня или завтра он должен прийти за ней.
Не успела она подняться, как изнутри послышались пугающие душераздирающие звуки. Точно такие же как она слышала в своем сне. Леля испугалась и почувствовала, как все сжалось у нее внутри. В горле встал ком, и она. продолжала стоять, застыв на одном месте и дожидаясь чего-то. Ей казалось, что ее как во сне подхватит ветром и поднимет в воздух. Осознание, что рыдала всего лишь ее мать пришло к ней не сразу. Вместе с этим она почувствовала неясное облегчение и одновременно тоску от того, что придется снова ждать. Время тянулось как никогда долго. Эти двое суток до ее шестнадцатилетия казалась ей чуть ли не целой вечностью, наполненной томительными ожиданиями и совсем небольшим, но приятным страхом грядущей неизвестности.
Одна из сожжённых книг, которую она не дочитала, называлась Алые паруса. Леля так и не узнала встретила ли Асоль своего принца, приплыл ли за ней корабль. Но то, что тот таинственный мальчик из ее снов придет за ней у не было ни каких сомнений. На самом деле, она и так слишком долго жила чужой жизнь в чужом, ненастоящем мире. Закрыв глаза, Леля сказала себе, что это только сон и не взаправду, после чего перешагнула порог и вошла вовнутрь.
Прямо по коридору, возвышаясь над всем остальным, в проходе стоял ее дядя, упираясь головой в потолок. Он поманил ее рукой и девочка, ведомая исключительным любопытством прошла перед, где он пропустил ее в комнату, завешанную темно-зеленым покрывалом. Все, что было дальше произвело на нее настолько глубокое впечатление, что события их двух дней еще долгие годы будут преследовать ее во снах в самых извращенных формах.
– Прости меня, родная! Прости любимая! – в омерзительных рыданиях кричала ее мать, припав на колени рядом с гробом. Его бархатная зеленая обивка напоминала цвет покрывала в проходе, ведущим в эту комнату.
Лицо женщины исказила гримаса сумасшедшего, рот искривился в мучительной судороге, оголив частокол редких желто-черных зубов. Она кричала слова, порой, ни на что не похожие словно говорила на младенческом языке. По щекам бежали жгущие быстрые слезы. Руки мяли подол своей одежды, впиваясь в них пальцами так, словно хватаясь за спасательную шлюпку. Еще никогда прежде Леля не видела свою мать такой. Ее лицо как будто постарело еще на пру десятков лет, и она очень напоминала ей старуху.