Он помедлил, окинув Ника ещё одним взглядом.
Он заговорил более осторожным тоном, добавив:
— Я правда считаю, что вам стоит пройти тщательный осмотр у специалиста. Я также позвоню мистеру Фарлуччи. Скорее всего, он захочет прислать одного из своих людей для осмотра.
Ник поморщился, но не спорил ни с тем, ни с другим.
На сей раз у него не было никакого желания спорить, даже рефлекторного.
Всё, что сказал паренёк, имело смысл.
По той же причине он лишь кивнул, закрыв глаза.
— Вы бы хотели выпить крови, которую заказали? — вежливо спросил человек.
Ник вздрогнул.
— Нет. Пока не надо. Я практически уверен, что меня стошнит.
И конечно, произнесение этого вслух лишь усилило тошноту.
Он знал, что ему нужна еда, и довольно скоро, но решил дать себе несколько минут.
Он просто хотел посидеть.
С сидением он мог справиться.
В дверь постучали.
Человек вскочил на ноги.
Ник даже не заметил, что тот подтащил стул, чтобы присматривать за ним… пока человек не вскочил на ноги.
Он быстро подошёл к входу в апартаменты, отпер и открыл панель, не спрашивая, кто там. Ник не шевелился и не открывал глаза, но слушал, пока молодой человек с курчавыми белыми волосами говорил с пришедшим.
Послушав достаточно долго, чтобы определить, что новоприбывший, во-первых, был кем-то, кого молодой человек знал лично, а во-вторых, явно являлся специалистом, судя по задаваемым вопросам… Ник приглушил их разговор.
Он не пытался слушать.
Ему казалось, будто его голову зажали в тиски и медленно раскалывают пополам.
Он уже давно не испытывал такой сильной боли — может, с тех пор, как его в последний раз едва не убили в Нью-Йорке. Ему хотелось закричать, но он боялся пошевелиться или издать звук. Такое чувство, будто даже малейшее движение или перемена позы лишь усилят боль. Но всё ощущалось ещё хуже. Казалось, будто это реально могло его убить.
Он действительно не помнил, когда ему в последний раз было так больно.
Может, это было в ту ночь, когда его накачали наркотиками перед боем?
Или раньше? Когда они лишили его почти всей крови?
Он вспомнил те немногие разы, когда едва не умер.
Одни лишь мысли об этом усилили боль.
Попытки вспомнить вызвали ещё больше тошноты.
Поморщившись, он выбросил эти образы из головы.
Теперь кто-то ощупывал его тело. Умелые, точные руки проверяли его на предмет сломанных костей, прощупывали вены, трогали под челюстью, дотрагивались до горла. Они ощупывали его запястья, пальцы, шею сзади.
Они то и дело возвращались к его челюсти.
Эти трогающие пальцы, давившие на места под костью, заставили его задрожать, хотя действия этих пальцев не причиняли ему боли как таковой.