А что же ты так поторопилась? Скучно без папки? Внук вырос, улетел – и стала не нужна никому? Неправда. Уж кто-кто, а ты-то не могла не видеть, как ты мне нужна. Что? Неужели я вру?..
Внезапно появившийся холодок между лопаток мгновенно вырос в большой озноб. Он торчал, не давая пошевелиться. И стало совершенно ясно, что это открытие – высшая похвала той, которая, пересилив себя, сумела сделать так, чтобы все мы смогли уже прожить без неё.
Дверь с шумом отворяется, и в темноте прихожей вырисовывается до боли родная долговязая фигура. В её влажных глазах дрожит пламя свеч. «Я ж тебе написала»… – «Ну, что ты. Как же я мог…» Хочется положить голову на его плечо, но – увы! – уже не достаю, и поэтому просто прислоняюсь ухом к его жёстким, обтянутым свитером, рёбрам. Время капает, а мы так и стоим, обнявшись, – сынуля и я. Пат и Паташонок.
Рассыпанная крупа хрустит и катается под подошвами сапог.
–– Осторожно! Не упади.
Тётя Люда держится виновато и растерянно.
–– Ведь выбрали же время! Мы с дедом только-толечко на полдня отлучились, куму в деревне проведать. А они тут как тут. Равно как специально следили!
Пристально поглядела на меня: верю ли.
–– Если б мы были дома, на месте, – обязательно бы услышали. И, конечно, тут же в милицию б сообщили.
Конечно, тётя Люда. Конечно, вы бы сообщили. Неужели ты думаешь, что я сомневаюсь в вас хоть на копейку!
–– А ты сейчас-то хоть милицию вызвала?
Полицию, тёть-Люд, полицию. Хотя, один чёрт… Интересно: а в постельном-то ящике они что искали? И в корзине для белья. И в старых журналах.
Ловлю себя на том, что не могу прикоснуться ни к чему, не испытывая чувства омерзения. Вот уж не думала, что в этом доме когда-нибудь сможет возникнуть подобное чувство! Даже приходится замереть на секунду, чтобы подавить тошноту. А что это там такое яркое? Осторожно вытягиваю из-под кучи тряпья, прихватив двумя пальчиками. Что-о? Незаконченная вышивка? Значит, мама занималась вышивкой? Но когда?..
–– Знаешь что, Люба, – тихо говорит соседка, – продавай-ка ты этот домишко. Вам он всё равно не пригодится. А жизнь видишь, какая. Кругом бандюки да наркоманы. Ещё, неровен час, сожгут. Маму, царствие ей небесное, не вернёшь, а нам со стариком, прямо скажу, тоже спокойнее будет, когда рядом соседи. Подумай-ка хорошенько да продавай.
Конечно, ты права, тёть-Люд. Надо продавать. И эту комнату, и дощатый потолок, где через выпавший сучок виден застрявший в нём камешек шлаковой засыпки. И отрезок белоснежного ствола берёзы, что виден в окно передней сразу, как только войдёшь, и дверной косяк с зарубками, которые ежегодно делал папа, отмечая мой рост.