Эти верования, ритуалы, едва ли подвергшиеся изменению, обнаруживаются во фригийском культе с той только разницей, что вместо того, чтобы обитать «в суровом уединении», бог растений Аттис объединяется с богиней Земли. Когда в лесах Берекинта или Иды утихала буря, именно Кибела, везомая рычащими львами, объезжала страну, оплакивая смерть своего любимого. За ней через чащу устремлялась вереница верующих, испуская протяжные крики, сопровождаемые пронзительными звуками флейт, глухими ударами барабана, треском кастаньет и звоном медных тарелок. Опьяненные воплями и шумом инструментов, разгоряченные своими неистовыми прыжками, они, задыхающиеся, обезумевшие, впадали в исступление священного восторга. Катулл оставил нам драматическое описание этой божественной одержимости{69}.
Фригийский культ, как и природа этого региона, возможно, был еще более неистовым, чем фракийский. Климат анатолийского плато суров. Зима там жестокая, длинная, холодная; весенние дожди вызывают внезапное бурное цветение, которое сжигает летний зной. Резкие контрасты этой природы, попеременно щедрой, бесплодной, сверкающей, угрюмой, порождали в избытке печали и радости, неведомые в тех умеренных и теплых регионах, где землю никогда не засыпает снег и не палит солнце. Фригийцы отчаянно оплакивали долгую агонию и смерть растений, а затем, когда в марте зелень появлялась снова, они всецело предавались восторгу бурной радости. В Азии пыл этих противоречивых чувств нашел выражение в диких ритуалах, неизвестных или более мягких во Фракии. В своих оргиях после неистовых танцев галлы намеренно наносили себе раны, пьянели от вида текущей крови и верили, что, орошая ею алтари, они соединяются со своим божеством; или же, достигнув высшей точки своего исступления, они приносят в жертву богам свое мужское достоинство, как это и сегодня еще делают некоторые русские раскольники. Для Фригии яростное упоение всегда было эндемичным заболеванием. Еще при Антонинах монтанистские пророки, которые добрались до этих мест, намеревались ввести его в практику Церкви.
Все эти чрезмерные или позорные проявления культа, доведенного до крайности, не должны ввести нас в заблуждение относительно силы чувства, которое его питало. В этой священной одержимости, в намеренных увечьях, в этих горячо желанных страданиях выражается пылкое стремление освободиться от власти плотских инстинктов, избавить душу от уз материи. Эти аскетические тенденции доходили до создания своеобразного нищенствующего монашества (metragyrtes). Они шли рука об руку с определенными мыслями об отречении, которые проповедовала философская мораль греков, и эллинские теологи с давних пор заботились о благочестии, которое их привлекало и в то же время отталкивало. Евмолпид Тимофей, который, как мы увидим (с. 109), был одним из основоположников александрийского культа Сераписа, также почерпнул знания, необходимые для его попыток религиозной реформы, из древних фригийских мифов. Этим мыслителям, безусловно, удалось заставить даже жрецов Пессинунта допустить многие спекуляции, глубоко чуждые древнему натурализму Анатолии. Поклонники Кибелы с древности практиковали «мистерии»