В глазах Юльки мелькнуло что-то вроде паники, но она тут же взяла себя в руки и попыталась притвориться, что не поняла вопроса, но было поздно.
— Ну что молчишь? — закинул я удочку. — Или мне профоса кликнуть?
— Не надо, мой господин, — испуганно ответила она и тут же прикусила язык, сообразив, что выдала себя.
— Чудеса-то какие, — ухмыльнулся я. — То немая была, а теперь вон как заговорила!
— Я не хотела вас обманывать! Меня заставили!
— Конечно-конечно, — не стал спорить я. — Но тебя, голубушка, не об этом спросили. Итак, откуда ты знаешь Шахин-Герая?
— Я… я видела его во дворце своего отца.
— Час от часу не легче! А кто у нас отец?
— Я дочь Селямет-Герая, — вскинув голову и распрямив спину, гордо ответила девушка.
— Охренеть! — не смог удержаться я от удивленного возгласа. — Слава богу, хоть не покойного султана Ахмета.
— Я не вру! — покраснела Юлдуз. — Моей матерью была младшая наложница-черкешенка. Она умерла, когда я родилась, но отец приказал взять меня во дворец и растить как госпожу. Мне было всего семь лет, когда я в последний раз видела Шахин-Герая. Они с братом тогда пытались убить моего отца, но их заговор раскрыли и они были вынуждены бежать.
— Так ты, сводная сестра хана Джанибека?[36]
— Да.
— Почему же он тебя не узнал?
— У моего отца было столько детей, что он и сам их всех не помнил. Когда он умер, началась смута. У Селямета было много своих сыновей, но власть захватил Джанибек, бывший тогда калгой. Меня тогда чуть не похитили, но здешний бейлербей отбил и приютил меня в Кафе. С тех пор я жила у него.
— А русскому языку, где научилась?
— От бабушки Аксы, ее русское имя — Фаина.
— Ага, вспомнил такую боевую старушку…
— Она больше всех заботилась обо мне и спрятала, когда твои воины ворвались в крепость.
— Как в романе, блин. Или в индийском кино!
— Прости, мой господин, но я тебя не понимаю.
— И не надо.
Прежде чем отправляться в поход на Бахчисарай, нужно было решить проблему секбанов или как их еще называли «тюфенгчи». Сразу же после окончания битвы греческие и готские наемники крымского хана поклялись, что не будут злоумышлять против меня и русского воинства, причем, что характерно, на кресте и в присутствии митрополита.
Говоря по совести, глядя на них с трудом верилось, что это воинство сохранило верность православию, но не топить же их было? И вот теперь сидят кто в городе, кто в ближайших к нему селениях и ждут решения своей судьбы. За ними, разумеется, приглядывают, но больших притеснений не чинят. Кто пожелал, вернулись к семьям, некоторые изъявили желание вступить в мое войско, но большая часть так и пребывала в ожидании.