Мотаю головой, не понимая, зачем он это делает. Я не хочу вытаскивать себя со дна. Мне там комфортно и относительно тепло. Похоже на действие обезболивающего, которое вот-вот прекратится. И тогда все чувства просто сожрут меня, не оставив ни кусочка.
— Всё закончилось, ты меня слышишь? Всё в прошлом. Забудь, — сцепляет пальцы в замок и кладёт ладонь мне на затылок, притягивая ближе.
— Это было вчера, черт возьми! — гневно восклицаю и вспыхиваю, как спичка.
Крик тонет в жадном поцелуе, от которого за версту несёт отчаянием. И я снова пропускаю момент, когда дикая смесь эмоций приближается к опасной грани. Сумасшедшей, ненормальной и чертовски правильной.
Но я не хочу это чувствовать, поэтому выражаю протест и сипло выдавливаю ему прямо в губы.
— Остановись. Что ты делаешь?
Вопреки ожиданиям, мой вопрос приводит к совсем другой реакции. Шмидт протяжно стонет и жестко обрушивается на губы, припечатывая меня к стене. Затем он подхватывает под ягодицы, вклинивается между ног и как-то особенно алчно приподнимает футболку, стискивая талию.
— Хочу, чтобы ты забыла, — хрипло шепчет.
А раньше ты хотел другого. Так рьяно убеждал меня в том, что амнезия — единственная помеха между нами. Так нагло лгал, выворачивая правду наизнанку…
Чего добивался? Разве секс поможет забыть дуло, прижатое к виску?
— Твой член не решит наши проблемы, — раздраженно шиплю и отворачиваюсь.
Почти не вздрагиваю, когда он пальцами скользит по груди и едва задевает сосок. Шумно тянет носом воздух и хрипло усмехается.
— Звучит как приглашение.
Выключает воду, отходит на шаг и липким взглядом окидывает меня с ног до головы. Будто вообще не моргает. Тупо пялится, ведет плечом и убирает руки в карманы, словно ему сложно контролировать собственное тело.
Проклятье. Я ведь тоже недалеко ушла. Теряю рассудок от низкого голоса и обжигающего языка, который поднимает температуру гораздо быстрее, чем кипяток.
Чтобы хоть как-то утихомирить сумасшедшие желания, я беру с полки полотенце и вытираю волосы. Ясно даю понять, что хочу остаться в одиночестве, но у Шмидта, видимо, другие планы.
Он прёт напролом. Во всём видит угрозу — в станках, ножницах и даже в металлической расческе, лежащей возле зеркала.
— Давай лучше я, — пытается поймать меня за руку.
— Боже, Рон, я правда в состоянии о себе позаботиться.
— Да? — кривит губы. — А по тебе и не скажешь. В глазах желание либо повеситься, либо меня убить. И если со вторым я ещё согласен, то с первым — однозначно нет.
— Я не собираюсь умирать.
— Вчерашний день говорит о другом, — щурит глаза.