Замечаю то, что в мгновение ока выбивает дух из легких.
На чётко прорисованном животе новый шрам. Яркий. Алый. С обводкой в виде сетки из царапин. Травмы свежие. Кровь едва запеклась. Жуткое зрелище.
Черт подери. Шмидт даже не чувствует боли, верно? Он двигается быстро и резко, словно рана нисколько его не беспокоит, в то время как меня охватывает первобытный ужас, смешанный с тревогой.
Дьявол, я не должна о нём беспокоиться! Это ненормально — переживать за жизнь монстра. Чудовища. Бездушного зверя, лишенного совести и не знающего отказов.
И всё же я спрашиваю, противясь своему смятению:
— Те выстрелы, которые я услышала, когда мы с тобой разговаривали, мне не послышались? — нервно передергиваю плечами. — Ты бандит? Киллер? Убийца?
Он раздраженно хватает мои руки, заставляет отпустить майку и заводит ладони себе в пах. Зло цедит:
— Я хуже. Гораздо хуже. Невинные люди с пушкой не спят.
Я вздрагиваю, ошарашенная неожиданным контактом с его плотью, и тщетно пытаюсь вырваться. Ёрзаю на месте, собираясь с силами. Так страшно задать вопросы и так жутко хочется узнать ответы.
Ответы, которые загонят меня прямо в могилу.
— Тогда кто ты? Почему скидываешь вину за свою жестокость на меня? Откуда связи с полицией, дорогие тачки, огромные дома и десятки шрамов? — решительно смотрю ему в глаза и шепчу, резко слабея. — Что я с тобой сделала?
Шмидт иронично вскидывает бровь и небрежно бросает:
— Ты убила меня, — блокирует рукой на запястье, — раз за разом уничтожала, пока не оставила ни с чем. Только дымящие пепелища. Всё бросила в пекло — карьеру, отношения, статус. Из-за тебя я потерял доверие, — хватает за волосы и наматывает их на кулак, — допустил всего один гребаный промах, за который расплачивался три года. Это время, проведенное вдали от Моники, я тебе никогда не прощу. Похер на другие причины ненависти. Знай, что свою горечь от её потери я с лихвой компенсирую твоей кровью.
Ожесточенно впечатывает меня в матрас. Почти рычит, доведенный до грани безумства. Некстати вспоминаю слова Джины. Она сказала, что он резко пропал на три года, после чего вернулся в город. Значит ли это, что Рон был вынужден уехать? Но почему?
Скрывался от правосудия? Связался с плохими людьми?
Мысленно прикидываю, кто может быть хуже Шмидта. Горько усмехаюсь, потому что не нахожу ни одного примера.
— Моя с…
Допускаю чудовищную оговорку и тут же себя одёргиваю:
— Я простая девушка. Из обычной семьи. Без связей и денег. Как я могла навредить тебе? — сипло бормочу. Теряюсь в догадках.
И правда — что же сделала Амелия? На что она пошла ради больной одержимости?