Брайс обводит цепким взглядом помещение и скалится. Держит ладонь на пульсе. В любой момент готов перейти в атаку.
Дрожащей рукой я провожу по волосам и рефлекторно вздрагиваю, когда блондин озвучивает вопрос, мучивший меня с той самой минуты, как мы зашли в ресторан.
— Зачем столько охраны? Неужели ты меня подозреваешь?
— Это вынужденная мера. Даже на базе мы нашли прослушки. Осторожность не повредит.
Брайс кивает, судя по всему, удовлетворённый ответом, и заметно расслабляется. Делает глоток виски и сухо произносит:
— Раз мы разобрались с формальностями, может, ты наконец-то скажешь, чего ради удостоил нас своим визитом?
Алдо улыбается, и эта дьявольская улыбка, острая, как нож, обращена в мой адрес.
— Я хочу, чтобы вы стали моими людьми.
— Мы и так частично на тебя работаем, — недоуменно пожимает плечами, — не понимаю, о чём ты.
— Прекрасно понимаешь, — вроде бы мягко, но со сталью в голосе возражает мужчина, — мне нужно, чтобы вы вошли в семью.
Туманные слова разжигают кровь. Ошеломляющий холод пронизывает сердце, отчего то начинает бешено отдаваться в висках.
После недолгой паузы Брайс резко отказывается:
— Нет. Нас устраивает положение дел. Я не хочу усложнять, — кивает в мою сторону.
Я пристально смотрю на него и пытаюсь найти в его глазах хотя бы отдалённый намек на то, что сейчас происходит, но парень старательно меня игнорирует.
Дон понимающе усмехается. Залпом допивает остатки алкоголя и тихо говорит:
— Проблем не будет. Я обсудил этот вопрос с остальными членами группы, они не против.
— Интересно, с чего такая честь? Насколько мне известно, вы крайне неохотно впускаете чужих в свой круг.
— Ты несколько лет доказывал мне свою верность. Завербовал больше десяти человек. Не выдал моё имя, когда был под следствием, — сводит брови, — мне продолжать?
— Не надо. Ты же знаешь, что мы с Мел партнеры, а женщины не могут войти в семью. Так в чём подвох?
— Официально — не могут. Но, скажем, если бы вы были в браке, она с легкостью смогла бы негласно стать твоей правой рукой. А ты — капо.
Его слова обрушиваются на меня, как тонна кирпичей. Я нервно кусаю губы, не зная, куда себя деть. Мне хочется вскочить с места, обругать себя грязными словами и вернуться домой. Стереть из памяти весь этот пугающий мир с жестокими законами.
Потому что моё мнение, очевидно, никого не волнует. Алдо так буднично об этом говорит, словно мы обсуждаем погоду или светские новости.
Сердце уходит в пятки. Еще никогда я так не ошибалась. Предчувствие грядущей беды повисло в воздухе и норовило проткнуть меня насквозь.