Я соврала впервые ради… этого!
И потеряла авторитет честной дочери в их глазах. Вернуть его уже будет невозможно… Они же теперь думают, что я скрывала от них свои отношения с взрослым мужчиной. Втихаря собралась замуж… Господи!
— Ия… — дергаюсь, когда слышу его голос за своей спиной и снова рыдаю.
Серьезно, это не плач, а именно рыдания от безысходности и невыносимой боли. Я не могу сейчас спуститься и даже посмотреть им в глаза, я сгорю со стыда!
— Ия, нам придется вернуться… Этого я уж точно предвидеть не мог, — тихо говорит Майер и в его голосе присутствуют нотки раскаяния.
Вот только что мне с того? Его раскаяние вернет мне доверие родителей, чтобы я не видела в их глазах того всепоглощающего разочарования, как несколько минут назад? Не думаю.
— Не хочу, — выдавливаю из себя эту фразу, но понимаю что придется это сделать, чтобы не выглядеть трусихой. Уж сделать вид, что это была не я — точно не получится.
Обхватываю себя руками за плечи и смотрю в окно на огромный парк, стараюсь успокоиться и отвлечься. Вот только в груди все так же невыносимо больно и слезы душат.
— Бляха! — раздосадованно кричит Макс и за моей спиной раздается шелест бумаги, слышно как листы разлетаются по кабинету. — Твою мать! Все зря! — следом на пол летит органайзер с ручками, одна из которых подкатывается прямо к моим ногам.
Все зря? Ах, бедненький Максимилиан, пожалеем его!
Я неожиданно быстро переключаюсь с растерянности на жгучую злость. И злюсь я на него, на кого же еще?!
— По-моему, сейчас не ты должен психовать, а я! — поворачиваюсь к Максу и тыкаю пальцем ему в грудь при каждой фразе. — Это меня используют! Меня шантажируют! Меня целуют, когда вздумается! — захлебываюсь словами от гнева, но они бегут нескончаемым потоком. — Я вчера уже было подумала, что ты не последняя тварь на планете Земля! Что ты на самом деле хороший человек и тебе нужна помощь, а ты… Ты думаешь только о себе! Тебя волнует лишь собственное благополучие, а на остальных тебе плевать! На чувства и на все остальное! Я вернусь в этот чертов зал, я сыграю свою роль, но лжецом и скотиной, разрушившим мою жизнь, ты от этого быть не перестанешь! — всхлипываю и перевожу дыхание, глядя в растерянное лицо Майера.
Он смотрит мне в глаза, его брови сведены на переносице, но это не привычный вид его недовольства, ему как будто бы больно. То что я говорю — приносит ему боль, оставляет шрамы в душе. Пусть!
— Для тебя существует только Максимилиан Майер, я — ничто. Ты не способен думать о ком-то, кроме себя! — выплевываю ему в лицо каждое слово.