– Я скрыл преступление. Для людей случилось очевидное: человека убила молния. Только я знал правду – и я промолчал. Мне было тринадцать; я испугался. А с годами – убедил себя, что не виноват. Ещё два года я просидел взаперти в собственном имении, управляя им, как умел. Разумеется, я терял остатки имущества из-за мошенников, нерадивых служащих, почуявших слабину со смертью верного Гаррета, и прочих желающих. Людей дичился. Чувствовал, как вместе со мной растёт и моя сила, и с ужасом понимал, что совершенно не умею ею управлять. И не знаю, у кого спросить. А потом… мне исполнилось пятнадцать. Я прогуливался в поле, подальше от людей, и встретил дочь местного духовника. Далию. Мы подружились, и я... поцеловал её.
Камилла молчала, ожидая продолжения. И рук от ледяных ладоней паладина не отняла.
– Я впервые ощутил мужское желание и… в груди родилось жжение. Знакомое и ненавистное. Я не успел даже понять, что происходит – лишь ощутил, как с губ моих срывается разряд – и пронзает её насквозь. Далия упала замертво. Прямо там, в поле. Под ясным голубым небом.
Патрик Блаунт замолчал, и сердце Камиллы вдруг дрогнуло. Наследница Эйросского рода стиснула их крепко сцепленные руки, показывая, что не будет отрицания, не будет отвращения. Паладин это ощутил, потому что сглотнул и продолжил – упрямо, через силу:
– Я не стану описывать, что пережил в тот день. Скажу лишь, что в отчаянии и ужасе я спустил имение, чтобы отречься от собственного дара и имени, и сбежать подальше из родных земель. Меня никто не обвинял, но я сам себя осудил. Безжалостно и неумолимо. Не знаю, что ещё бы я натворил – убил бы в приступе безумия всё поселение или наложил на себя руки – если бы тогда, в таверне, не появился духовник. Отец убитой мною Далии. Его звали… пэр Доминик. И он единственный понял, что произошло. Не знаю, как ему хватило… мужества не возненавидеть убийцу единственной дочери. Откуда столько силы духа, чтобы забрать озлобленного, безумного мальчишку домой – а затем отправиться с ним в орден Отца? Чтобы защитить и уберечь, как он потом признался. Я всем обязан пэру Доминику. Он пробыл со мною первые три года, проследив, чтобы меня приняли в ордене и чтобы я успокоился, стал на путь света – а затем отправился на служение на Зелёные Острова. Горе всё же подкосило его – пэра Доминика разбили болезни, он стремительно состарился, но никогда, ни единым словом или взглядом, не напоминал мне о случившемся. Я помнил сам. Знаешь, что оказалось тяжелее всего?.. Сносить его бесконечную доброту. Пэр Доминик лишь раз, утешая меня на исповеди, позволил себе обронить: «Отец забрал у меня дочь, но подарил сына. Я счастливый человек, Патрик Блаунт».