Паладин мгновенно вскочил на ноги, едва уловив слабое движение кистью. Старый духовник тяжело опёрся на посох, на локоть пэра Патрика, и, благословив присутствующих, отправился в медленный путь обратно к повозке. Вслед за ним задумчиво разошлись остальные, единодушно, но немногословно выражая восхищение голосом молодой спутницы.
Камилла вяло улыбалась в знак благодарности, беззастенчиво отвернувшись от восторженного Густава. Подцепив расчувствовавшуюся няньку под локоть, дочь Рыжего барона кивнула пэру Нильсу, который тотчас услужливо подставил плечо мэме Софур с другой стороны, и двинулась в сторону повозки.
– Ох, ллейна Камилла, – только и вздохнула нянька, укладываясь спать.
Ни слова больше не прибавила, что для словоохотливой мэмы Софур оказалось верхом деликатности, шумно повздыхала перед сном, но, уставшая за день, заснула быстро. Камилла смотрела в темноту ещё долго, прежде чем наконец смежить веки.
Богатое наследство, жажда отобрать своё, предвкушение борьбы и сладкой жизни внезапно отступило. Ехать в столицу хотелось всё меньше, сидеть у костра – всё больше. И смотреть, смотреть в теплоту ореховых глаз, с грустью понимая, что слишком другой, слишком чистый, слишком…
Слишком видит насквозь, а оттого – какими ухищрениями перехватить хоть частичку этого тепла? Видно же.
Дочь Золтана Эйросского перевернулась на другой бок, спрятала лицо в рулоне собственной одежды, служившей подушкой, и затихла.
Утром караван тронулся рано. День прошёл тоскливо: караван сделал привал лишь единожды, и повидаться с пэром Патриком Блаунтом, как ни выглядывала Камилла, не удалось. Да и то сказать – теперь стесняло и собственное не слишком изысканное платье, перешитое из запасов покойной матери, и старая шаль, которую самое время на половую тряпку пустить. Даже купленная мэмой Софур новенькая накидка, и впрямь прехорошенькая, бежевая, с тонкой вышивкой по краю – отчего-то не порадовала.
Немного скрасила долгий и тряский день тоненькая плиточка заморской сладости, которую мэма Софур, воровато оглядываясь на задремавшего пэра Нильса, протянула воспитаннице.
– Снова у соседей стащила? – хмуро поинтересовалась дочь Рыжего барона.
– Да у них много, – успокоила Камиллу нянька. – Сколько раз тащу, а из мешка не убавляется. Не заметят даже!
Настроение и так скатилось ниже некуда, а оттого на выволочку старой няньке сил не осталось. Камилла сгрызла коричневое лакомство и немного повеселела.
К вечерней стоянке настроение снова ухудшилось. Камилла посмотрелась в серебряное зеркальце, поправила то, что можно поправить, закрыла накидкой то, что нельзя, выпустила несколько медных локонов из нехитрой причёски, и со вздохом выбралась из повозки.