Первым делом меня обыскали — документы. Значит, Толя понял, что его предали. Сразу же воспользовался Наташей, чтобы выманить — вдруг паспорта у меня. Но если он знает про Костика, на Алекса тоже устроили западню. Ослабевшие руки подводят, и я ничком падаю на сиденье.
— Беспредельщик… — шепчу я сквозь слезы. Мне за себя почти не страшно — слишком велик шок, но когда я представляю, что с ним расправятся, ужас накатывает волной.
Я поворачиваю голову и смотрю на охранников. Двери заблокированы. Не будь их двое, я бы попыталась сбежать и предупредить Алекса. Двое… Я поворачиваю голову и смотрю на них. Костик говорил, что Толя разогнал охрану, оставив несколько верных людей. Двое здесь, кто-то должен был остаться с Толей… За Алексом просто некого послать, как в прошлый раз. Это будет один-два человека.
Он справится.
Я вспоминаю, что он говорил: вернусь и ничего со мной не станется. Лучше позаботиться о себе. Попытаться дожить до момента, когда Беспредельщик найдет меня. Толе нужны бумаги, а они не у меня, и даже не у Алекса: заперты в брошенном «мустанге».
Мы направляемся к пригородным поселкам. Внедорожник останавливается перед жилым домом с мансардой, двор закрывает высокий забор. Дом хороший, но я бы никогда не подумала, что здесь может жить Толя. Я вопросительно рассматриваю видимую над забором часть фасада. Высоченные окна второго этажа и мансарды черные, над крыльцом горит фонарь. Не будь я перепугана насмерть, сказала бы, что дом уютный, за обманчивым простым стилем прячутся большие деньги. Улица живет обычной жизнью: у соседей лает собака, где-то жарят шашлык. Машину загоняют во двор. Я цепенею от страха, когда дверь дома распахивается.
— Привезли?
Из дома на ступени струится свет. Мне знаком приземистый силуэт в проеме, голос… Язык немеет, я мычу, пока Толя обходит машину, а когда открывает дверь — забиваюсь в угол, как обезумевшее животное, готовое шипеть и огрызаться.
Толя заглядывает в машину…
Ему даже бить необязательно, чтобы я сдалась. Достаточно так смотреть, выставив вперед тяжелый подбородок. Я таращусь на него, сквозь сжатое горло едва сочится воздух.
— Он тебя трахал? — тихо спрашивает он. — Ты почему молчишь, сука драная? Я тебя спрашиваю. Каждый день?
Я боюсь реветь, отвечать — даже дышать, пока он смотрит с ядовитой ненавистью во взгляде. Расширенные ноздри и вздутые от напряжения вены на шее говорят, что он на пределе. Я монотонно всхлипываю, сжавшись в комок и это все, на что способна. Не дождавшись ответа, он несколько раз несильно лупит меня по лицу, и вытаскивает из машины за волосы. Парни из охраны виртуозно игнорируют, как бывший едва ли не по земле волочет меня к крыльцу.