.
Лишая человека индивидуальности, институты побуждают его делать то, чего в нормальном состоянии он бы делать не стал. Будет нормальный человек провоцировать незнакомца на самоубийство? Нет. Но как показало исследование самоубийств, совершенных на глазах у публики, собравшиеся зеваки часто образуют толпу, то есть ненадолго превращаются в институт, который своим присутствием побуждает стоящего на карнизе человека прыгнуть. Из года в год во время религиозных церемоний и спортивных мероприятий люди гибнут в давке, топча друг друга в охваченной паникой неуправляемой толпе единомышленников[87].
Чтобы как-то справляться с существованием институтов, персонаж с самого детства учится принимать разные социальные обличья, задающие направление его взаимодействия с окружающими. У каждого социального «я» имеется набор свойств, подходящих для взаимоотношений с различными институтами, с которыми сталкивается человек. С университетским преподавателем, своим раввином, сотрудником автоинспекции, начальником, соратниками по QAnon или армейским командиром он будет общаться совершенно по-разному.
Поэтому давайте выдадим персонажу полдюжины проявлений при исполнении ролей, которые ему придется играть в стрессовых и конфликтных ситуациях в рамках этих институтов: (1) робость при встрече с преподавателем, (2) смущение во время исповеди раввину, (3) заискивание перед сотрудником автоинспекции при обновлении водительских прав, (4) самоотверженность, когда он помогает начальнику разобраться с проблемой, (5) скептицизм при обсуждении теории заговоров в сети и (6) испуг, когда ему устраивает выволочку командир.
Из этих проявлений и черт складывается образ мягкого застенчивого человека, которого легко запугать и который нуждается в друзьях (он находит их в интернет-чате). Для роли второго плана где-то на периферии событий эта бесцветная характеристика, может, и сгодится, но как уже говорилось, чтобы занять центральное положение, необходимы противоречия, которые превратят качества в грани.
Допустим, так: оправдания, которыми он пытается разжалобить преподавателя, в разговоре с однокурсниками превращаются в уже утомившую всех похвальбу; на исповеди он смущается, описывая сексуальные извращения, которые втайне практикует; повалявшись в ногах у инспектора, он забирает права и, дав по газам, мчится лихачить дальше; если для начальника он готов последнюю рубаху с себя снять, то сослуживцы у него снега зимой не допросятся; циничная вера в теорию заговора проистекает из наивного убеждения, будто власть имущие знают, что делают; и наконец, страх перед командиром прорывается звериной яростью на поле боя. Вот теперь мы вправе рассчитывать, что обладатель таких граней вытащит нашу историю на себе и доведет до ошеломляющей развязки.