– Юлия Александровна. Давайте говорить с вами серьёзно. Мы же обе взрослые, так? – Я кивнула. – Ваша ситуация весьма непроста. К тому, что вы не в состоянии обеспечить ребенка, не в состоянии предоставить дочери надлежащие условия проживания, добавилось ещё и ваша сомнительная личная жизнь. У нас есть свидетельские показания того, что в квартире вашего сожителя, где вы проживали вместе с ребенком последние несколько месяцев, без конца происходили встречи с друзьями, с распитием спиртных напитков, шумом, а порой и скандалами. Соседи не раз вызывали полицию.
Я с трудом сглотнула.
– Это не моя квартира, я не имела права устанавливать правила. Я пыталась… правда, пыталась, но не смогла. Но я никогда не участвовала… мы с Лизой всегда были в комнате.
– К сожалению, ваши слова никто подтвердить не может.
– Андрей может!
– Ну-ну. Посмотрим. Но это не отменяет вашего поведения в ночном клубе, составление протокола и так далее. Вопрос об ограничении в правах или даже о лишении вас родительских прав, будет решать суд. Никакого другого варианта, к сожалению, нет. Органы опеки не могут игнорировать подобное поведение родителя.
– Лишения? – повторила я за ней. Мне кажется, я услышала только это ужасное слово из всей её речи.
Сотрудница опеки равнодушно пожала плечами.
– Решение выносим не мы, Юлия Александровна. Я лишь могут обрисовать вам всю серьёзность ситуации. А она очень серьёзна.
Из кабинета я вышла на ватных ногах. Спустилась по ступеням, оказалась на улице и привалилась спиной к металлической решетке ограждения. Стояла и обдумывала всё, что услышала.
Мне даже позвонить было некому! Некому позвонить, рассказать, пожаловаться. Некому покричать от отчаяния в трубку. Не от кого услышать совет.
Пока я шла по центральной улице, мне казалось, что на меня все смотрят. Будто моё фото, опустившейся, загулявшей матери маленького ребенка, поместили на городскую доску позора. Или напечатали на первой полосе городской газеты. А я шла вперед, стараясь ни на кого не смотреть, ни с кем не встречаться глазами, и только злые слёзы время от времени смахивала. Я знала, куда я иду. Я иду забирать свою дочь.
Я подошла к дому Мезинцевых, остановилась перед высокими, железными воротами, и в первую секунду смотрела на них, пытаясь понять, как мне их преодолеть, как попасть в дом. Но прекрасно понимала, что не смогу ничего сделать. Всё, что я могу, это стучать в ворота, кричать и требовать, чтобы у этих людей проснулась совесть.
– Откройте немедленно! – вопила я на всю улицу. – Отдайте мне дочь! Верните ребенка! Вы украли ребенка!