Рассказывает молодой, чернявый мужчина в тельняшке под расстегнутой рубашкой. Припятский бакенщик Андрей Афанасьевич Казак, в хате которого мы сразу здесь остановились.
«…Мне восемь лет было. Я помню так: подошли машины к нам, напротив, где вот мы живём, в центре. Подошла машина с халабудой, с фургоном таким. Стала. Там это, в этой халабуде, находилась бочка. Каждый подходил, да по кружке пили чего-то. Там и немцы, и полицаи были. Наверно, водку.
Народ согнали весь и начали сгонять на берег.
Мы малые были, нас матка за руки держала… Матка что-то сказала на одного полицая. Он винтовку наставил и хотел: мол, я тебя прикончу! Тут мы начали голосить.
Ну, мы в тот список не попали, где быдто партизанские семьи. Потому мы остались. Нас вывезли отсюда.
А когда мы потом вернулись в село, чтоб накопать картошки или жито своё сжать, – всё тут было спалено.
Потом начали колодези смотреть: это уже было после войны. Немцы людей в душегубках травили на берегу, а потом привозили и сбрасывали в колодези. Тут четыре таких колодезя. Душегубка – машина специальная была, закрытая, и газом отравливали…
Немцы сначала людям сказали, что будут привозить малых детей, сирот, чтоб у нас они, в Костюковичах, жили. Дак мы думали, когда они приехали, что это они везут тех детей. А они не детей нам везли, а приехали да нас загубили…»
Больше помнит Дарья Нестеровна Гусак, тогда уже взрослая.
Люди из села были выгнаны на берег Припяти, что и тогда спокойно плыла себе в свою вечность по раздолью зелёной долины, внизу от Костюкович и далековато, если ходить на реку пешком.
«…Нас, партизанские семьи, – рассказывает Дарья Нестеровна, – поставили на берегу отдельно. Мужчин и женщин отдельно. Ещё у меня сестра была, с двадцать четвёртого года. Мать попросила одного полицая:
– Мой дороженький, ты моих этих девок забери куда-нибудь, всё равно нам уже могила.
Дак он нас двоих взял туда, где собирали отправлять в Германию.
Как мы уже шли, дак видели: разбирали в деревне колодези, уже готовили их на людей… А эти душегубки, знаете, ещё только подъехали. Такие они, как вот ездят наподобие кузни у нас. Только у этих цвет тёмно-зелёный, а там, как бы вам сказать, салатовый. Их две было: одна на берегу, а другая тут, подъехавши, к колодезю.
Они, знаете что, сидели на берегу, мужчины, их посадили в ряд по шесть человек… То один ещё оглянулся так, – это Гриша Адамовский, – а немец подошёл и прикладом как даст сюда, по шее, дак он вот так повесил голову, и кровь пошла из носа, изо рта. И он больше не поднял головы.
У меня мать и отец остались там…»