– И детей поубивают, и нас поубивают тута… Но, правда, не… Только собаку мою убили около нас.
Я говорю:
– Ну, собаку убили и нас убьют.
Не, нас пропустили – как раз вот тут, около тока. Я на той стороне жила, там моя хата была, где теперь огород. Я прибегаю на двор, а мои дети под забором сидят. Тогда я говорю:
– А батька где?
Когда я из дому уходила, дак мой брат с ним сидел и его сестра.
Они, говорят, побежали в лес. Дети мои так говорят.
Я в хату вошла и сижу уже с детьми. Один приходит. Автомат наставил.
– Где муж?
А я говорю:
– Там, где и вы.
Так я ему говорю. А он:
– А почему мальчику только год? (Маленький был у меня.) Почему киндэр малый?
А я говорю:
– Что, только с мужем можно, а без мужа нет?
А он:
– О-о, матка!
Ну, и он тогда в хату зашёл. Обошёл, обошёл, а потом говорит:
– Воды!
А я думала, что «вон!» Я тогда хватаю детей, выхожу вон, а он говорит:
– Не, матка, воды дайте рэнки[72] мыть.
Ну, я тогда воды в таз налила, полотенце повесила. Он руки помыл. И тогда ведёт меня в другую половину за перегородку, чтоб я кровать постелила. О, холера! Ещё чего!.. А это они раненого принесли в хату. А это врач, видать, был. Потому что он же перевязку ему делал. Тому немцу. Тогда я ему постелила. Правда, он сказал убрать всё чистое, покрывало с кровати, только простыню я оставила. Они положили, перевязали. И сейчас его понесли на носилках опять…
Ну, а я вижу: горит уже Андреев ток. А тогда давай уже из хаты выносить – тряпки какие, одёжу. Сюда – в сад.
А тогда уже меня за детьми не пускают в хату. Я стала просить, что у меня ж дети малые в хате. Они меня пустили. Я этих троих детей взяла и вышла на улицу.
Ну, тут мужчин в один ряд поставили, а баб – в другой. Мужчин впереди погнали, а нас позади уже. Некоторые попрятались, а мы…
Мужчин погнали в одну сторону, а нас – в магазин заперли. И сидели мы там с воскресенья до среды. А в среду уже рано самолёт прилетел и нас уже выпустил. Пришли домой.
Ну, что пришли – когда уже всё побито, сожжено…
Вопрос: – А как вышли, так что вы тогда видели?
– Ай-яй-яй! Как мы только вышли, дак один через одного летели. Сами не знали, куда нам бежать. Вы знаете, сидели с воскресенья до среды. Не пили и не ели. А дети малые. Я ж не знаю, год моему малышу был или ещё нет. Он теперь живёт в Пинске, мой сын.
Вопрос: – А потом вы пошли на то место, где мужчин убили?
– Доставали мы их. Кто кого узнает, тот того и достанет. Мы своего брата достали только вот так – от поясницы по колени…»
Убиты мужчины, хозяева, отцы, братья, мужья, сыновья.
Говорят об этом, подключившись к разговору, Катерина Глот и Барбара Барбуха. Первая – сдержанно-рассудительная, а вторая – тихая, задумчивая по натуре – та, которая долго сидела, как бы ничего не слыша, с опущенной и подпёртой ладонями головою. Теперь они говорят чуть ли не разом, дополняя одна другую. Говорят о том, как тогда было с мужчинами.