Бах-Зелевский: Я придерживаюсь того мнения, что эти методы действительно привели бы к уничтожению 30 миллионов человек, если бы это продолжалось»[111].
6
В деревне Борки, что в Малоритском районе на Брестчине, мы записали рассказы уцелевших жителей об очередном злодеянии таких «рыцарей нового порядка». Существует, уцелел также отчёт, взгляд на то же событие и самого убийцы – оберлейтенанта 15-го охранного полицейского полка Мюллера. И жертвы и палач рассказывают об одном и том же: обычные люди и рядом – один из своры тех, что возомнили себя хозяевами судьбы, жизней миллионов людей. Которые, видите ли, живут «не так», «не там», от которых надо очистить планету, чтоб воцарились «фюреры»: «великие», поменьше и самые маленькие – каждый над кем-то «фюрер».
Жила себе эта трудолюбивая деревенька среди болот, пахала и засевала песчаную почву, копала картошку, выкашивала осоку на болотах, ставила под дикими грушами колоды для пчелиных роёв. И не думали в хате Марии Михайловны Лихван (теперь – Хабовец), что существует какой-то «план», согласно которому все эти деревни надо убить.
«…Видите, – вспоминает Мария Михайловна, – за три дня перед тем ходили, писали, сколько кто имеет душ, сколько семьи, староста ходил, и десятник ходил, Ну, писали, а потом через три дня это сделали…»
Женщина и сегодня, через тридцать лет, боится, не хочет сказать: «убили» или «расстреляли». Человеческая природа её протестует против самих этих слов, и женщина употребляет слово «это». И оно – неопределённое условное «это» – психологически даже более точное: «это» – чему на человеческом языке и названия не должно быть!
Мария Лихван, которую для беседы позвала в библиотеку борковская учительница, как-то долго задерживалась. И мы начали уже волноваться, послушается ли нашей просьбы женщина, захочет ли ворошить в памяти страшное. Мы увидели празднично одетую, аккуратную женщину. Аккуратность – видать, её вторая натура. И говорит она, очень аккуратно выговаривая слова, очень точно и как-то по-детски искренне интонируя каждую фразу. Окрашенный украинизмами белорусский язык звучит у неё как-то очень складно и по-своему – хоть не к месту это заметить – красиво, благозвучно.
«…Мы вечером тое всё чули со своим чоловиком. Вышли на двор. Мы были так с километр от села.
И говорит мой:
– То нимцы.
Я говорю:
– Кто его знае.
– Что будем робыты? Куда утекать: дети малые… Пойдём в хату уже.
Пошли мы в хату. Пошли в хату, стояли, стояли, слухали той гомон, как людей ещё с ночи сгоняли и людям в окна били, чуты було.
Так я встала уже до рассвета. Встала до рассвета и давай топить. Картоплю мы тогда убирали. Давай топить. У меня был хлопчик маленький, шесть недель всего, а те – большенькие.