– Что, своего мужа ведёте?
Я говорю:
– Не, он далеко, на мостах…
Я опять пошла в село и там замоталась. И уже людей сталы добиваты. А я утекла. И всё…»
Обер-лейтенант Мюллер, исполняющий обязанности командира роты убийц, изложил результаты этих событий бухгалтер – ским языком:
«Привожу, – пишет он в отчёте, – численный итог расстрелов. Расстреляно 705 чел., из них мужчин – 203, женщин – 372, детей – 130.
…При проведении операции в Борках было израсходовано: винтовочных патронов – 786 шт., патронов для автоматов – 2496 шт.
Потерь в роте не было. Один вахмистр с подозрением на желтуху отправлен в госпиталь в Брест»[119].
Правда, непредусмотренная неожиданность произошла, которая должна была и обер-убийцу Мюллера вывести из равновесия.
В его свору как-то попал человек… Не очень, может быть, и человек, если оказался там, а всё же – не выдержал он бесчеловечной «работы»…
Послушаем продолжение рассказа Марии Лихван, которую мы оставили с детьми на страшном старостином огороде, среди старых мужчин, среди женщин и детей, под присмотром карателей. Она рассказывает:
«…Ах, то выходит один, може, переводчик. Говорит:
– Марья Лихван есть?
Моя суседка говорит: «Панейку, я Марья Лихван». Та говорит: «Я Марья Лихван». А я всё думаю: «Нехай. Он меня вызывает – будет убивать…»
Выхожу я и две дивчинки со мною, а та, еще с 1940 года, то её моего чоловика мати взяла на руки, и хлопчик со мною. Так и идём мы. Идём, а он так во взял мою свекруху за плечи и назад отпихивает. А я говорю:
– Пан, это матка моя и цурка моя!
– Ё, ё.
А тех, что понабегали, то зараз немцы прикладамы их, и назад отогнали.
Ну, выходим, выходим мы, думаю: «О, господи, чого ж мы?»
А то пришли уже из того, левого села, ну, и мого чоловика сестра пришла, со своим свёкром пришла. Мого чоловика сестры сын был у немцев, в Неметчине, в плену был.
Вопрос: – Из польского войска?
– Ага.
И они стали просить, что такие и такие. Они списали на бумажку, и то нас во вызывали, мы вышли. И я говорю:
– Ну что ж, как я вышла? Вышла с детьми, такие дети. Ну, что я сама?.. Чтоб чоловика, говорю. То нехай меня уже бьют.
А мого чоловика сестры свёкор говорит:
– Стойте, будем просить, чтоб твого чоловика вызвали.
Подошли мы до нимцив. Говорит:
– В которую очередь забрали?
– В первую.
– У-ут! Юж[120] далеко на работе.
Уже он убитый был. Мой чоловик. Вот.
И взяли нас, и завели. Там у меня был двоюродный брат, его тоже тогда расстреляли… Завели до той хаты, пустили меня, четверо тех детей. Я плачу в той хате.
Вот свёкор мой остался. Кто остался, того больше не пустили. Говорит: