– Здрассте, бабушка! Можно с вами поговорить?
– Ну, здравствуй, коли не шутишь! – старушка, не вставая, чуть повернула голову, искоса взглянула на Марину и добавила:
– Молока нет, дом не продаю. Вот и весь разговор!
«Ну и крутые бабки в Белом Яре!» – невольно скаламбурила Марина, но отступать не собиралась. Приняв самый вежливо-невозмутимый вид, она продолжала вести беседу:
– Скажите, пожалуйста, а двадцать лет назад вы тут жили?
– Да уж, не дачница, и двадцать, и сорок, а тебе-то что?
– Тогда вы, может быть, старую школу помните и учителей? Кстати, меня зовут Марина. А Вас как зовут, а то неудобно разговаривать?
Старушка неохотно оторвалась от своего занятия и, кряхтя, разогнула спину. Руки ее были в земле, а на темном морщинистом лице выступил пот. Она вытерла его концом платка, когда-то синего, а сейчас полинявшего и грязного. Коричневое платье давно просилось на огородное пугало, а на ногах были штопаные носки и калоши. Максимально выпрямившись, она с достоинством произнесла:
– Лидия Ивановна я. Я в этой школе с самой пенсии уборщицей работала, и всех учителей знала. А что?
– Расскажите мне про Потапову, Татьяну.
– Потапова? Какая Татьяна Потапова? Не было такой учительницы, – твердо заявила Лидия Ивановна и недоуменно посмотрела на Марину.
– Да вы вспомните хорошенько, а я вам помогу полоть, – Марина присела у края морковной грядки и, дело привычное, принялась щипать травку. – Вы, наверное, забыли, это же давно было. Татьяна Николаевна – моя родная тетя, она сюда по распределению приехала, здесь замуж вышла и родила, а в восьмидесятом году погибла, под машину попала.
– Так ты про Татьяну Николаевну спрашиваешь? Господи! Сказала, «Потапова», а я же ее знала как Белых. Царствие небесное! – старушка перекрестилась. – Сроду я ее не забывала, ни ее, ни Сашеньку. Так ты племянница ее? Родная? А не врешь? Обожди, сейчас соображу! Как отца твоего звать? А бабушку? Все верно: ты, стало быть, Николая дочь, Анны Петровны внучка. А звать тебя Марина? Марина Белых – надо же! Да брось ты грядку! Дай поглядеть-то на тебя! Ну, точно – копия Николая, такая же кудрявая! Пошли в дом скорей!
Старушка, прихрамывая и переваливаясь, заспешила к дому, увлекая за собой Марину. Возле крыльца Лидия Ивановна ополоснула руки в бочке под водостоком и вытерла о грязный засаленный фартук. Марина, содрогнувшись, подумала, что этими руками ей сейчас, может быть, подадут какое-никакое угощение, и твердо решила отказаться. Дом и снаружи и внутри производил тягостное впечатление, особенно по контрасту с чистотой в доме Гавриловны. Был он старым, покосившимся, довольно запущенным, чувствовалось отсутствие хозяйской мужской руки. Из всех углов смотрела бедность.