- Есть еще кое-что, - сказал Кенни. - То, что упомянула Елена Бласден. Ребенок Женевьевы Кроссен. Что-то насчет ребенка Женевьевы Кроссен.
Годфри кивнул.
- Да, это настоящая небылица. Но, полагаю, раз уж я открыл тебе душу округа, ты должен знать и об этом.
Годфри повел автомобиль по извилистой грунтовой дороге, миновал новые участки кладбища с красновато-изумрудными надгробиями и медными подставками для флагов, затем немного спустился вниз, где находились более древние участки. И здесь, решил Кенни, начинается настоящее кладбище. Оно петляло между холмами, поросшими дубом и болиголовом, многолюдный город с покосившимися крестами и надгробиями, обвалившимися плитами и увитыми плющом склепами, серо-белое изобилие мрамора, окрашенного водой и покрытого плесенью. Семейные участки на травянистых обрывах были ограждены ржавым железным забором, увитым вьюнком и английским плющом. Древние склепы были врезаны в заросшие холмы, как черные рты. Памятники и древки торчали из густых зарослей черемухи и ежевики, сумаха оленерогого и папоротника.
- Кто-то должен вычистить это место, - сказал Кенни. - Оно становится немного заброшенным.
Годфри остановил машину перед сводчатыми дверями каменной часовни с темными окнами, защищенными решетками.
- Конечно, кто-то должен. Здесь только один смотритель, это максимум, что округ может себе позволить. Он не сидит без дела – это большое кладбище.
И это была правда.
Годфри сказал, что на нем хоронили людей с начала девятнадцатого века и дольше, на самом деле с тех пор, как всего несколько лет назад группа из одного из государственных исторических обществ обнаружила старое колониальное кладбище Троуден сразу за задней стеной кладбища. Они очистили его от зарослей боярышника, ясеня и можжевельника, впервые за более чем столетие открыв осыпающиеся плоские камни дневному свету.
Кенни сидел и смотрел на капли дождя, стекающие, как слезы, по обвитым лишайником знакам.
- Ладно, - сказал он наконец. - Давай покончим с этим.
Годфри кивнул.
- Если хочешь узнать о Женевьеве Кроссен, то, я думаю, мне придется рассказать тебе о похоронах и убийстве. На похоронах была одиннадцатилетняя дочь Женевьевы, Перл. А убийство? Что ж, мы к этому скоро вернемся.
Вернемся в прошлое, в частности, в 1956 год, когда мне исполнилось тринадцать, и год, когда маленькая Перл утонула в заброшенном карьере, который был заполнен водой, как это бывает с карьерами. Разумеется, карьер все еще там, но теперь огорожен забором, и никто в нем больше не плавает. Еще в детстве, когда вода не стала зеленой и не наполнилась слизью, его дно было разной глубины, и нужно было знать, где можно нырять, а где нельзя. Видишь ли, там были горы известняка, и если нырнуть не в том месте, то можно было вышибить себе мозги об одну из них. Но карьер полон и других вещей. В него загоняли старые машины, бросали туда кровати и бытовую технику. Если зацепишься за что-нибудь из этого, то уже не выплывешь оттуда. По крайней мере... так говорили.