Наверное, впервые моему отцу не удаётся договорить. Он растягивает губы в тонкую линию, на секунду зажмурившись.
— Я знаю, — отвечаю я, хотя и мне слова даются с трудом. — Мне звонили из клиники, спрашивали, куда перевести остаточные средства. Этих денег хватило бы на десять лет вперёд.
Последнее предложение я произношу, стиснув зубы.
— Я бы никогда не смог этого сделать. — Я не верю своим ушам. Неужели слышу боль? — Я любил Дарину. Очень. И до сих пор люблю. Для меня её смерть такой же удар, как и для тебя.
Слишком поздно говорить о любви. Слишком поздно каяться. Слишком поздно выносить это на свет.
— Не смей так говорить! — тихо рычу я. — Не смей говорить, что чувствуешь то же самое, что и я. Ты понятия не имеешь, что творится у меня внутри. Как я жила два года? Как я боялась тебя и того, что ты можешь её убить? Ты знаешь это чувство? Разве оно тебя знакомо? Ты привык чувствовать себя властелином. А я будто висела над пропастью.
— Мина, да, я внушал тебе это, но неужели ты правда верила, что я смогу отключить Дарину от аппарата?
Да, верила! Я верила в это, потому что его грубость, его надменность и жестокость никогда не могли говорить об обратном.
— А это ещё хуже! Ты внушал мне этот страх. Ты заставлял меня плясать под свою дудку, используя лживые угрозы. Ты превратил мою жизнь в кошмар. А, как оказалось, это была пустышка. Ты даже не представляешь, как сильно я тебя ненавижу!
— Мина, прости меня, дочка…
Дочка? С каких это пор? С каких пор из обменной валюты я превратилась в его дочь? Слишком поздно просить прощения, да и не у кого уже.
— Это лишь слова, папа. И они для меня пустой звук. Больше не звони и не пытайся со мной встретиться. У тебя есть то, к чему ты стремился — твой капитал.
Я ухожу, пока никто не заметил, как меня трясёт. Из глаз уже сочатся слёзы, но я упорно улыбаюсь, чтобы они остались незамеченными.
Зачем он пришёл? Для чего испортил этот вечер? Сегодня всё должно быть хорошо. Я не должна была плакать. Для чего он приходит и баламутит это болото?
Я прикрываю глаза, выйдя из зала, чтобы насладиться свежим воздухов.
— Ай, — врезаюсь в неожиданную преграду, — какого чёрта?
Рука препятствия моментально обхватывает мою талию, чтобы удержать меня в вертикальном положении.
— Разве может художница так грубо выражаться на своей выставке?
Я поднимаю глаза, чтобы встретиться с изумрудным взглядом, обрамлённым чёрным веером ресниц.
— Влад, — выдыхаю я.
— Прости, я опоздал, — на его губах виноватая улыбка, а глаза жадно скользят по моему лицу.
В памяти всплывает картина нашего знакомства. Я вновь смотрю на него с восхищением, отмечая, что образ, оставшийся в моем сознании намного бледнее оригинала. Влад невероятно красив.