Он отстранился. Посмотрел мне в глаза и победоносно хмыкнул.
— Что?
— Я так и знал, что ты не шлюха.
Мои глаза широко раскрылись и я не смогла сдержать смеха, насколько по мальчишески это было сказано. Словно он только, что отвоевал свою лошадку у другого. Другого. Только о Леше я ничего не сказала.
Тем более, что когда шла речь о почте, видео в разговоре не фигурировало. Мысль, кто мог прислать ему эту мерзость вспыхнула вспышкой в мозгу и тут же растворилась в пламени страсти, когда он прошелся языком от ключицы до уха и обратно. Он не видел ничего, вот и хорошо. Не нужно ему знать обо мне этой грязи.
Его пальцы уже стягивали с меня пальто, потянулись к лямкам и застыли.
— Значит пилон? Серьезно?
— Это. — замялась я. — Было давно.
Он осмотрел меня с ног до головы, забрался руками на волосы и распустил, покрывая плечи темным каскадом.
А потом просто отошел, сел в то же кресло и взял пульт. Нажатие пары кнопок и из невидимых динамиков полилась приятная тягучая мелодия саксофона, со смесью струнного аккомпанемента.
И я понимаю, он дает мне выбор.
Больше нет хозяина и рабыни, есть мужчина и женщина, между которыми нет преград в виде обмана и стыда. Есть только растекающееся патокой желание, желание принадлежать своему мужчине.
Который понял. Который принял, который сделает меня счастливой.
И именно эти мысли я вкладываю в движения своего тела, медленно стягивая с себя одну лямку, другую, обнажая грудь тонкие кружевные трусики.
— Сними все, — хрипло просит он.
Начинаю танцевать, изгибаюсь, поднимаю руки и наслаждаюсь тем, как она ласкает взглядом, буквально облизывает на расстоянии.
Смотрю прямо в глаза и весь остальной мир меркнет, потому что от его жадного взгляда дрожат колени, а от вида его мускулистого тела хочется выть мартовской кошкой.
Соскучилась. Соскучилась по собственным громким стонам, по грубой власти над собой.
Потому что он сдерживался, потому что он имеет представления о приличиях. Он, несмотря на такие наклонности, даже где-то слишком правильный. Всегда пропустит вперед, много денег тратит на благотворительность, никогда не повышает голос, педант до кончиков пальцев.
И даже с Василисой. Он пошел на уступки.
На глаза попадается ремень, и я медленно наклоняюсь к полу, слышу, как шумно втягивает воздух Давид.
— Не вставай, — говорит он и подходит сзади, обволакивает своей энергетикой, и отбирает ремень. — Что тебе сегодня нужно делать?
— Кричать, — отвечаю я, пока он гладит ладонью обнаженную кожу ягодиц, проводит рукой между булочками, кончиками пальцев раздвигает розовые складки.