Ремнем он стягивает мои бедра вместе, тянет концы на себя и я вскрикиваю, потому что чувствую между складок его язык.
Он как змея забирается внутрь.
Ремень натягивается, а в следующее мгновение Давид начинает просто жалить языком мое лоно. Нескончаемая влажность приводит меня к сумасшествию, я выдыхаю рваные стоны, кричу от того, как он чередует касания клитора и проникновение в лоно.
Так чувственно, так страстно. Он во мне, его дыхание обжигает. Его страсть делаем меня порочной? Нет. Теперь наоборот, я чувствую, насколько все правильно.
И ремень врезающийся в кожу и язык остервенело в меня входящий. Долго. Так долго, пока ремень вдруг не отпускает мои ноги, а его широкая сторона не шлепает меня по ягодице.
Удар — и я кричу.
Удар — и лоно буквально заливает смазкой, что вместе со слюной стекает по ногам.
Удар — и тело прошибает током, что проходит от лона, в сердце и сразу в мозг.
И только его язык облизывает, выпивает мой сок, как его тут же замещает круглая головка члена.
Давид вторгается сразу, на всю длину и лоно его гостеприимно принимает, потому что знает кто его хозяин и даже палец толкнувшийся выше, не вызывает дискомфорта, наоборот, тело настолько ватное, настолько податливое опытным рукам, что желания сопротивляться нет, я просто принимаю его власть надо мной, во всех аспектах, и я сотрясаюсь на каждый толчок. Сильный. Резкий. Глубокий.
— Какая же ты тугая, — стонет он и нажимает на кнопку клитора. — Сожми еще, сожми член сильнее.
И стоило мне поработать мышцами влагалища, как член внутри разбух сильнее, заработал активнее, что вскоре привело к ошеломительному взрыву внутри лона. Чувства, переполнявшие меня хочется излить наружу и я выстанываю «Люблю тебя, Давид». Упала бы, если бы не сильные руки, что тут же понесли меня на кровать.
— Помыться.
— Нет, — тут же говорит он и накрывает мое тело своим, целует в губы. — Хочу, чтобы ты ощутила мое семя, чтобы оно теперь как можно чаще было в тебе.
— Зачем? — удивляюсь я.
— Когда вернусь из Японии, поженимся и ты родишь мне ребенка.
В душе расцвел цветок счастья, лепестки которого задевали нервные окончания и заставляли смеяться без причины. Однажды именно такую пытку устроил мне Давид, связал и нескончаемо щекотал, пока я не стала задыхаться и умолять взять меня. А он не смеялся, просто смотрел, и держал в своих объятиях.
— Может быть мне зайцем на борт проскочить… — предложила я перед сном, поглаживая шелковую поросль на груди, задевая плоские, напряженные соски.
Я не хотела его отпускать, мне было страшно. Тем более, что Василиса сообщила о странном звонке из больницы. Еще страннее уже два звонка на мой мобильный, в которых не было ничего кроме молчания и пугающе знакомого тяжелого дыхания.