К счастью она была по прежнему одна, и, не желая быть застигнутый врасплох Лиза поспешила в свое убежище, в свой яблоневый сад, там, где все ей было так знакомо и привычно. По пути она едва не споткнулась, и облегченно вздохнув, что не упала, и ничего дурного не случилось, поскорее села на скамейку. Не даром родители с самого детства увещевали ей не отходить далеко от дома, и чувствуя, свою беспомощность, она не смела ослушаться их, однако чувствовала, что душа и сердце тянется к неизведанному, прочь из клетки, которой служило для нее не только тело, но и разум.
Прошел час, а может больше, никто не появлялся. Вглядываясь и вслушиваясь в неизвестность, за каждым деревом и в каждой тени, в каждом шорохе и в каждом дуновенье ветра, она видела его. Но через минуту, убеждаясь в обратном, теряла надежду, капля по капле. Пространство полнилось и звуками и цветом и движеньем, будто живое существо, что может волноваться, скользить, дышать и даже говорить.
Лиза уже отчаялась, как вдруг вдали мелькнула фигура, его высокое, долговязое тело, появилось на горизонте. В руках он держал шляпу, которой размахивал взад и вперед, толи радостно, толи яростно, жесты его настроения Лиза различать, еще не научилась.
– Уж не меня ли вы ждете? – весело крикнул Мейер, помахав ей шляпой, будто флагом, толи приветствия, толи капитуляции.
– Разве вы не обещали, больше не ступать на чужую землю? – сердито спросила Лиза, нахмурившись. Меньше всего ей хотелось, чтобы он понял, как долго она ждет его здесь. Во вторую встречу она хотела быть милый и доброй и ласковой, но его вид, самодовольный и веселый, свидетельствовал о том, что он нисколько не сомневался, что она будет ждать его, а все ее запреты и мольбы, не стоят и ломаного гроша. От мысли, что ее чувства, будто пустячная головоломка, были разгаданы, так легко и так точно, ей стало тошно, прежде всего, на саму себя, что она так проста и предсказуема, а значит скучна. Но злилась Лиза не только на себя, что, вопреки сказанному – пришла, но и на него, и даже в большей степени на него, за то, что он знал и был в том уверен – она придет.
– Вы обещали, что не потревожите меня вновь, значит ли это, что ваше слово ничего не значит? – рассердившись, спросила она, в полной мере не осознавая, сколь резко и даже обидно звучит ее вопрос.
– Полно, Вам, гневаться, Лизавета Николаевна, я ничего не обещал, и уж тем более, не мог я дать обещание не свидеться больше с вами, ибо это обещание, сделало бы меня крайне несчастным, а я себе не враг, нет, не враг, – весело заметил Мейер, дав понять, что гнев ее не только нисколько его не тревожит, но и наоборот – лишь забавляет.