Но на том всё не закончилось. Стакан на скамье оказался интересным проходившей мимо бездомной. Попугай видел её иногда во дворе у баков с мусором. Взяв из выброшенных пакетов то, что нужно, она всегда торопливо уходила, а в тот день почему-то не спешила и поэтому успела увидеть оставленный без хозяина стакан.
Во дворе не было ни души. Женщина села на скамью, взяла стакан в руки и сделала из него глоток. Губы её улыбнулись. И тогда она, оглядевшись, расслабленно вытянула вперёд ноги, откинулась на спинку скамьи и с выражением на лице абсолютного удовольствия предалась неторопливому, несколько даже торжественному, распитию посланного ей кофе.
Марчелло наблюдал за бездомной, как прежде наблюдал за стариком в берете. Не думал какаду в те минуты о том, что история забытого стакана случилась вовсе не для него, не думал и о том, что с уходом старика она не завершилась. Он понял только, что в момент, когда женщина взглянула на скамейку, печаль его сменилась предвкушением, словно это была пограничная минута между тем, что вело к должному, и тем, что, как должное готовилось произойти.
После было созерцание опавших листьев, вдыхание тёплого кофейного дымка и счастливая улыбка… Но потом женщина ушла, ушла так же, как и старик в берете.
Однако кофе был выпит, и история забытого стакана закончилась.
В тот далёкий день не было дождя и не было слёз, но были печаль и предвкушение. Эти же чувства Марчелло испытывал и теперь. И хотя продолжение этой истории ещё не наступило, он был уверен, что увидит его и смотрел сквозь дождь на окна дома напротив в ожидании.
Ждать пришлось долго. Время шло заполдень, когда попугай понял, что делает это напрасно. Человека на балконе давно не было, занавесь за окном женщины висела без движения. История слёз под дождём остановилась и, когда ей было суждено продолжиться какаду не знал.
А пока предположений об этом он не построил, было разумным отвлечься, позволив случаю произойти самостоятельно, без сомнительной помощи нагромождённых на него догадок.
Дождь к тому времени не перестал, однако, порядком истратив силы, присмирел. Прекратив барабанить по оконным стёклам и жести крыш, он шёл тихо, нашёптывая что-то неразличимое слухом, что звучало мягко и убаюкивающе. Пролитая небом вода уже не бежала потоками по плитке и камню улиц, а мерно текла в жёлобах тротуарных отливов, покорно уходя через их железные решётки под землю. Воздух, казалось, стал прозрачнее и чувствовался чистым, как будто дождь, решив ничто не оставлять без своего внимания, вымыл и его вместе с запылившимися домами и дорогами. Влажный ветер нёс воздушную свежесть в открытые окна, проскальзывал с ней меж травами и древесной листвой, летел сквозь завитки кованых узоров балконных ограждений, просачивался в щели дверей и стен, и всюду отдавал её как переданное небом благо, которому должно было оказаться везде, даже там, где от него заперлись.