— Держи, — протягиваю ей импровизированный компресс.
— Спасибо, — она берет полотенце, откидывается на подушку и с громким стоном закрывает лоб теплой тканью. — Как же болит. В жизни так голова не болела.
Одеяло сползает по плечам вниз и оказывается, что она разделась. Взгляд улавливает светло-розовое пятно ее спортивного костюма на полу с другой стороны кровати. Рядом с другой кучкой одежды, выглядывающей из-под кровати.
Совершенно другая женщина.
— У тебя сотрясение, — сажусь на край кровати, тянусь к своей чашке. — Заказать еды?
— Тошни-ит, — протяжно говорит она, не открывая глаз.
— Надо поесть. Могу что-нибудь приготовить…
— Нет, — хрупкая ладонь ложится на мое запястье. — Не уходи, посиди со мной, отвлеки разговором. В тишине боль кажется просто невыносимой!
— Хорошо, — говорю и замолкаю.
Как раз собирались поговорить, но слова, какого-то черта, опять не хотят вырываться наружу. С чего начать?
— Я бы съела суши, — наконец, оживляет пространство Маруся.
— Суши? Ты же…
— Да, знаешь, какие-нибудь выпендрежные. С угрем! — ее голос полон энтузиазма, а на последнем слове даже глаза распахиваются. — Мне почему-то кажется, что я их сто лет не ела! Не ела же? — спрашивает у меня.
— Ты вроде не любишь это всё, — пытаюсь собрать по памяти кусочки того, что о ней знаю. Ну да, точно, мы никогда не заказывали суши. Рестораны я всегда выбирал с европейской кухней, потому что сам не любитель всей этой азиатской приблуды. А рис ненавижу с детства. И она никогда не выказывала интерес к японским блюдам.
— А я особо и не люблю, — объясняет Маруся. — Но, когда долго что-то не ешь, начинаешь скучать. Как по гречке. Знаешь, иногда в длительной командировке, со всеми этим обилием традиционной кухни разных народов, больше всего мечтаешь об обычной гречке. С маслом, — она громко сглатывает, словно и правда мечтает о гречке.
— Могу представить, — губ невольно касается улыбка. Хотя мне сложно представить, как в отелях «все включено» можно скучать по гречке. — Так может, сварить кашу? — накрываю ее запястье своей рукой.
— А можешь?
— Конечно.
— Ты — супер, — прикрывает глаза. — А я вообще не умею ее варить, вечно то пригорает, то разваривается, — голос опускается до шепота. — Ее же быстро варить?
Вернешься?
— Быстро, — не удерживаюсь и провожу костяшками пальцев по ее щеке, убирая налипшую, мокрую от полотенца, яркую прядь.
Как бы не хотелось остаться здесь с ней, просто сидеть, просто говорить, даже если совсем ни о том, что планировал, встаю и иду на кухню. На то, чтобы поставить вариться крупу много времени не уходит, ставлю на медленный огонь и таймер себе на телефон.