Уварова поднялась, разглаживая несуществующие складки на платье, скинула шляпку за спину и повернулась к занавешенному зеркалу. Мгновение рассматривала его – так внимательно, что на гладком лбу прорезалась крохотная морщинка. Потом глянула на Прохора:
– Это как понимать? Почему занавешено?
– Ну так… примета, ваше сиятельство, дурная. Положено. Бают, сорок дней душа ходит по земле. Ежели не закрыть, увидит своё отражение и не сможет покинуть наш мир.
– Дикарь, – резюмировала Наталья Алексеевна, подходя к зеркалу. Одним движением сорвала тяжёлую бархатную ткань и припечатала, с удовольствием смакуя каждое слово. – Варвар. Язычник. Мужик.
От эдакой картины сердце Прохора пропустило болезненный удар, но он придержал порыв вернуть занавес на место, напомнив себе, что покинет дом тотчас же и без возврата, как только графинька укатит обратно в Москву. Потому, стиснув кулаки, молча двинулся следом и лишь поморщился, видя, что с зеркалом в коридоре та поступила так же.
Пока он готовил кипяток и накрывал стол, Уварова крутилась у зеркала в гостиной, бросая на него довольные лукавые взгляды. К счастью, руны оставались безжизненными. Успокоившийся Прохор предположил, что те загораются только по ночам. Закончив приготовления, он налил барыне чаю и пристроился напротив, за спинкой дивана, надеясь, что оставшись без компании, та не станет долго чаёвничать. Но хитрость не помогла. Увидев приборы на одну персону, Уварова вопросительно вскинула брови и насмешливо пропела медоточивым голоском:
– Как же так, Прохор Демьянович? Неужели не составишь мне компанию?
Пришлось нести ещё одну чашку, наливать себе чай и усаживаться на диван, подальше от гостьи. Какое-то время сидели в молчании: графинька загадочно улыбалась, поглядывая на Прохора, он же просто пил чай, отпивая маленькими глоточками и стараясь, чтобы выходило не слишком шумливо. Наконец, не выдержав тишины, та заговорила:
– Так значит, не покажешь вольную?
– Никак нет, ваше сиятельство. Не покажу.
– Загордился, значит?
– Загордился? – удивлённо повторил Прохор, будто бы пробуя слово на вкус, и недоумённо вскинул глаза на собеседницу. – А пожалуй, что и так, ваше сиятельство. Не вижу в том ничего дурного. Вольный человек всё-таки. Отчего нет? Вы ведь горды своей волей. Почему бы и мне не гордиться своей?
– Вот как ты запел! – обомлела графиня, ставя чашку и надменно вскидывая подбородок, отчего её глаза помстились Прохору затянутыми бельмами. – Стало быть, ровней меня полагаешь?
Гневно сверкнув глазами, вскочила с кресла и кинулась к дверям. Прохор, довольный, что всё кончилось так скоро, поднялся с дивана и двинулся следом. В калитке гостья запнулась, неприязненно покосилась на него, пробурчала что-то под нос и, опираясь на кучера, села в экипаж. Прохор, обладающий тонким слухом, разобрал сказанное: «Позже навещу». Глядя вслед отъезжающей карете, он обескураженно почёсывал затылок, недоумевая: «Чего навещать? Можно подумать, барин оживёт. Не Лазарь, поди».