И вот теперь приходится ехать в Кожухово. Некстати вспомнились раскрытые графинькой зеркала, оставленные как есть, без накидок. Прохор не удосужился занавесить их снова, а лишь запер входную дверь да отнёс Агафье связку ключей, сообщив, что вряд ли обернётся к девяти дням и выдав денег, чтобы та обустроила поминальное застолье. Теперь эта выдумка оказалось очень удобной. Когда Прохор остановил бричку у хатки вдовы и попросил кого-то из малышни кликнуть мать, та выглянула и безо всяких вопросов передала ключи. За прошедшие дни Агафья отчего-то сильно похудела, глаза ввалились и смотрели на Прохора тревожно и выжидающе. Но та молчала. Лишь дождавшись, когда он заберётся в экипаж, внезапно заговорила вслед:
– Барыня третьего дня приезжали. Очень серчали, что не застали тебя.
Услыхав новость, Прохор чуть дрогнул спиной, но не ответил, а лишь благодарственно кивнул вдове, взял поводья и тронул с места лошадей, направив их к дому Чёрного.
Двор встретил звенящей тишиной. Где-то вдалеке горлопанили петухи и блеяли козы, но голоса едва пробивались за ограду – казалось, та окружает дом не только по земле, но и по небу, да ещё и выполнена в две стенки, между которыми плещется вода. Подумав, что надо бы испросить у соседей собаку, Прохор отвёл лошадей в конюшню, с Митриной помощью разнуздал, задал овса и воды, растопил баню и только после этого решился подняться в дом. Митря приплясывал от нетерпения, желая скорее оказаться внутри, и попытался протиснуться вперёд, но Прохор уверенной рукой отодвинул сына назад. Дверь скрипнула и послушно распахнулась, впуская свет в сумрачную полутёмную переднюю. Шагнув внутрь, он подошёл к окну, занавешенному плотными шторами, и уже собирался отдёрнуть их, но за спиной прозвучал знакомый дребезжащий голос:
– Ну что, явился-таки, Иудин сын?
Прохор застыл, чувствуя, как от нахлынувшего ужаса, каменеют мышцы, а сжимающаяся ткань рука против воли тянет занавесь вниз, обрывая вместе с карнизом. Зажмурившись от яркого света, он тряхнул головой и медленно, с внутренним трепетом, повернулся к зеркалу, из которого за ним наблюдал костлявый искорёженный старик. Рунная вязь на раме неярко светилась, и Прохор осмотрелся в поисках сброшенной накидки, но не нашёл её. Чёрный наблюдал за ним, растягивая щербатый безгубый рот в саркастичной ухмылке. Митря, возбуждённо сопящий рядом, не выдержал, дёрнул Прохора за рукав, и спросил:
– Тять, а это кто?
Прохор вздрогнул, переключаясь на сына. Встретившись с горящими любопытством глазами, устыдился собственного страха и ответил, пытаясь придать тону насмешливую лёгкость.