В горнице всё выглядело как и два дня тому назад, ничего не изменилось: у стены, слева от окна, заправленная постель, справа – огромный сосновый шкаф с вещами, а в противоположном углу зеркальное трюмо, занавешенное теперь плотной клетчатой тканью. Мысленно пристыдив себя за пугливость, Прохор подошёл к стоящему у окна столу. Устроил на нём свечу, открыл ящик, откатил в сторонку камень, достал шкатулку и вынул ранее отвергнутое письмо с указаниями.
Нет, он и теперь не собирался исполнять просьбу умершего, касающуюся чародейского камня. Бесовские деньги Прохора не манили, но множащиеся вопросы нуждались в ответах, и он надеялся, что найдёт их здесь.
Его ждало разочарование: письмо содержало в себе указания и нечего более. Барин подробно расписал – куда пойти, где стать, каким манером обхватить камень и что говорить. Прочитав эти наставления, Прохор смял листок и задумчиво уставился на свечу, стоящую возле настольного зеркальца, и как прочие зеркала в доме, заботливо накрытого тканью.
По всем приметам выходила какая-то несуразица. Хотя записка не содержала числа, Прохор почти не сомневался, что барин писал её заранее, а не в тот день, когда на него напала странная болезнь. Об этом говорил и твёрдый почерк, и длина послания. В последний вечер, подняв в горницу, Прохор почти не покидал Чёрного и потому знал, что тот не мог написать распоряжение.
От этой мысли сердце у него ёкнуло и зачастило. Перед глазами мелькнуло яркое воспоминание – горница, Чёрный сидит за столом и закрывает ящик. Жесты его суетливы, взгляд, брошенный за спину, вороват, точно он тать, забравшийся в чужой дом.
Ещё толком не понимая, что собирается делать, Прохор открыл стол, вытащил камень, достал пустой ящик и принялся рассматривать его, трясти и простукивать костяшками пальцев. И скоро обнаружил, что нижняя стенка чересчур толста и при тряске внутри возникает едва уловимое движение. Устроив ящик на коленях, он слегка надавил на дно ладонью, попытавшись сдвинуть, и у него это получилось.
В тайнике обнаружилась папка из тиснёной кожи, почти точно ложащаяся в отсек. Осторожно погладив изображённых на ней танцующих ангелочков, Прохор открыл её. И обомлел.
Все бумаги, находящиеся внутри, оказались оформленными на его имя. Векселя, дарственная на кожуховский дом, документы о покупке им усадьбы в Рязанской губернии и особняка в Москве, перепись принадлежащих ему лошадей, собак, людей… Рассматривая собственную кривоватую подпись, Прохор припомнил, что несколько раз барин и впрямь подсовывал ему какие-то документы, и он подписывал не глядя. Почему нет? Терять ему было нечего – воли он не имел, никакого добра тоже. Зато теперь – всего в достатке!