— Вздор. Может, в Египте они и преступники, но в Финикии они ничего не сделали, они — честные люди… — он, ничуть не смущаясь, любовно поглаживал кошельки, данные Агниппой, которые успел спрятать за поясной ремень.
— Мерзавец! — уже не сдерживаясь, возмущённо рявкнул египтянин. Он тоже понимал, что соотношение сил не в его пользу. — Где же твоя честь?! Ты их пустил только потому, что они дали тебе взятку!
Финикиец откровенно расхохотался, запрокинув голову.
— Моя честь? Вот как? Моя честь! Ишь, какой благородный. А чем мне семью кормить прикажешь? Жену, детей? Честью? Проваливай, если ничего умнее не придумал. А то ведь, неровен час, решу, что вы этакой вооружённой толпой незаконно границу хотите пересечь. Обрати внимание — людей у меня больше…
— Я пожалуюсь царице!
Финикиец сделал большие глаза.
— Да хоть самому вашему богу Амону! — великодушно разрешил он.
Египтянин задыхался от возмущения и бессилия что-либо сделать.
— И тебя не пугает гнев владык Египта?.. — растерянно спросил он. — Если мы объявим Финикии войну… Что ты запоёшь, когда Египет двинет на вас свои колесницы?
Финикиец зевнул — и усмехнулся.
— Ну да, вот прямо к самой царице отсюда и побежишь… — Он снова зевнул. — Выше сотника не пойдёшь. И самое большее, что он сделает — это накажет тебя за нерасторопность и халатность. А даже если вдруг ваши владыки и решат поиграть в солдатиков, то это дело царя, а не моё.
— Как не твоё?.. — египетский воин решительно не понимал логику своего противника, словно тот был из другого мира. — Если тебя не волнует благополучие твой страны, твоей родины… то… у тебя же, ты сам сказал, есть семья, есть дети. Кто их будет кормить, когда ты уйдёшь воевать? Кто спасёт их от рабства, а твою жену и от позора, когда ваш город возьмут?.. А ты говоришь…
— Я говорю, — нетерпеливо перебил его речь финикиец, — что на войне драться будут только идиоты вроде тебя. Умные люди вместе с семьями вовремя смоются за границу — в Грецию, например. Вот так-то, мой недалёкий благородный друг.
Египтянин молчал, глядя в наглое лицо финикийского командира. На скулах его ходили желваки. Всё, что было в Та-Кем свято, всё, чем жили и дышали воины фараона и солнцеподобной — всё разбивалось о торгашескую логику этого презренного человека. Объяснять ему что-либо, взывать к совести, к воинской чести…
Бессмысленно. «Умного» финикийца этим не прошибить.
И взяться бы за оружие, но…
Во-первых — чужая страна. Что ни говори, но незаконное вооруженное вторжение чревато.
И пусть бы! В конце концов, победителей не судят…
Только вот выйти победителем шансов немного.