Ярослава дергается во сне, бархатные ресницы дрожат, отбрасывают темные тени на щеки, по которым скатываются слезы. Невеста Айдарова бормочет во сне и выдыхает слезно:
– Мама…
Где-то я прокололся.
Когда увидел ее обнаженную, дрожащую, трепетную, позволил себе любоваться телом.
Как сейчас, когда так нагло рассматриваю покатые плечи и тонкие ключицы, скольжу дальше, пока не заставляю себя накинуть одеяло обратно.
Прикрываю глаза. Гоню прочь воспоминания. Мои демоны слишком сильны. Охота раззадорила, и ситуация выходит из-под контроля…
Невеста Айдарова зацепила.
– Отпустите меня, пожалуйста…
Тихий шепот розовых губ прямо мне в рот, а у самой пелена похоти в глазах. Провожу пальцами по тонким ребрам, обрисовываю косточки на спине.
– От страха так не трепещут…
Хрипом из сухого горла и губы ее вновь на пробу, вдыхая тонкий аромат сладковатый, нежный, с примесью геля для душа, который только оттеняет мягкий запах девичьего тела.
Всхлипывает, стонет и пальчики впиваются в мои плечи, проводит ноготками, только раззадоривая, играя на струнах желания. Реснички трепещут в такт участившемуся дыханию.
Поцелуй, грубый, бесконечно долгий, до адового желания и огня в паху, до темноты и танцующих мушек перед глазами, до звона в ушах.
Ее стон, надрывный, отчаянный.
Легкий ответ, движение губ, как дуновение ветерка.
Чувственность, которую я ощущаю в ней, и каждое движение ее влажных губ в ответ вызывает взрывное, гремучее возбуждение. Итогом стоп-кран, который дергаю, отдирая от себя девчонку. Взгляд Ярославы как лезвием, затуманенный, полный смятения.
– Так сладко просишь не трогать…
Совершенно другая. Непохожая. Но морок окутывает и на мгновение утягивает в прошлое. Отдается под ребрами бешеной болезненной пульсацией.
В моих руках другая, не та, которую потерял, но на секунду кажется, что одно лицо и за это необыкновенное сходство хочется сжать пальцы на тонком теле невесты Айдарова, вдавить в себя сильнее, потому что грудную клетку разрывает на части от боли, от того, что рана сковырнулась.
Машу головой, пытаюсь выбить морок.
Как при горячке тону в воспоминаниях последних часов, гоню от себя наваждение.
– Ты поехал крышей, Гун…
Проговариваю сам себе.
– Больное воображение.
Опять вглядываюсь в тонкие черты.
Думал, что решу вопрос по-быстрому. Игра перестала быть развлечением, потерял грань, изменил собственному плану.
Впервые не привел приговор в исполнение…
Пожалел…
А эта девочка ответила на поцелуй, робко, нежно, но ответила, и меня пробило, унесло. Когда рукой вонзился в шелковые влажные пряди, притянул к себе.