И я тоже закрываю глаза. Потому что не могу справиться с волной наслаждения, накрывающей меня.
Но надо оторваться от нее. Надо поговорить. Но как сложно это сделать. Когда губами ощущаешь нежность и теплоту. И слышишь, как часто бьется сердце. И не только свое.
— Уйдем отсюда, — шепчу я, заставив себя оторваться от нее.
— Нет, Арман, — мотает головой, открыв глаза. — Уходи. Так будет лучше.
— Мне плохо, — признаюсь честно.
— Как ты себя чувствуешь? — взволнованно спрашивает она. — Уже лучше? Тебя врачи отпустили?
— Ты знаешь? — я до последнего думал, что она не знала о том, что я оказался в больнице.
— Когда тебя нашли, там, под мостом, и ты ненадолго пришел в сознание, в бреду ты продиктовал мой номер. Мне позвонили первой.
— Ты? — я ничего этого не помню. — Ты была у меня? В больнице?
Молча кивает.
— Я рассказала Дженабу.
— Дженабу?! — моей выдержки не хватает надолго. — Ты теперь так его называешь? Ты спишь с ним?
Понимаю, что только все порчу, но не могу контролировать себя. Это выше моих сил.
— Отпусти меня! — тут же отталкивает меня Лисенок.
— Зачем это все?! — резко дергаю ее и опять прижимаю к стене. — Ты же не расчетливая сука. Зачем тебе этот брак? Ты же не любишь его!
— А что такое «любовь»? Вы с Антоном оба говорили о какой-то своей, понятной только вам, любви. А что видела я?
Опускает голову и начинает дрожать.
— Моя жизнь потеряна. Твой отец — лучший вариант для меня. Он не говорит о любви. Но ведет себя так, что мне она больше и не нужна. Я не верю, Арман. Больше не верю.
Поднимает взгляд и я вижу первую слезу, скатывающуюся по левой щеке.
Беру ее за предплечья. Крепко сжимаю.
— Все всё знают, — продолжает она. — Все. Только Дженаб смог заткнуть рты всем.
Всхлипывает. Закрывает глаза. И дорожки слез бегут уже по обеим щекам.
— Ты хотел сломать меня? Так ты говорил Антону? У тебя получилось, Арман. Моя жизнь сломана. Я сломана. Твой отец защитил мою честь. Среди вас всех он самый честный.
— Ты не знаешь, — пытаюсь объяснить ей.
Но она мотает головой и закрывает уши.
— Не хочу. Больше не хочу. Ни слышать. Ни знать. Пусти, Арман.
— Лисенок, — обнимаю ее, прижимая голову к своему плечу, — я лишь хотел, чтобы ты была со мной. Хотел быть с тобой. И чтобы ты хотела этого. Но ты…
— Нет, Арман, пусти.
— Нет, — твердо произношу я.
Удерживаю ее, выбивающуюся из моих объятий.
— Ты моя, — шепчу ей на ухо.
Губами собираю слезы и опять касаюсь ее губ. Тону в ее поцелуе.
Забрать ее. Увезти. Спрятать. И никому не отдавать.
— Отпусти ее! — раздается эхом в длинном коридоре голос отца.
Отрываюсь от Лисенка и поворачиваюсь на крик.