– Смотри на меня, – повторяю приказ, раз за разом входя в неё до упора, до звенящих от вожделения яиц. – Блядь, я дурею рядом с тобой, просто с ума схожу.
Я несу ещё какую-то романтическую пургу, и она льётся из меня – из самого сердца выливается. А стоны, вылетающие из горла Ксюши – хриплые и непристойные – скручиваются внутри меня пружиной, и сердце колотится так, будто вместо него в моей груди огромный барабан.
Сжимаю руками её бёдра, двигаюсь сильнее и резче, насаживаюсь глубже, и взгляды наши в зеркальной глади связаны так крепко, что не разорвать. В них бушуют пожары и плещутся океаны, и я вдруг понимаю, что готов убить за неё. За один её взгляд убить готов.
Я кончаю бурно, словно в основании моего позвоночника прорвало плотину, и удовольствие скручивается узлом в каждой клетке моего тела. И всё это время я смотрю на Ксюшу, питаюсь её красотой, как паразит. Последние фрикции резкие и хаотичные, с Ксения расслабляется в моих руках, отдавшая мне всю себя.
– Мамочки, как хорошо, – выдыхает хриплое, а я прижимаю её к себе, чтобы не упала, хотя и сам готов рухнуть на пол.
– Это радует, – усмехаюсь, а Ксюша краснеет, глядя на меня в зеркало. – Кстати, я переезжаю сюда. И да, возражения не принимаются.
Ксения.
– Ты уверен, что это хорошая идея? – спрашиваю, наверное, в сотый раз, ежедневно, а Рома снова и снова заверяет меня, что он в ясном уме и твёрдой памяти.
– Ты боишься чего-то? – время от времени пытает меня Литвинов, а я отрицательно качаю головой. В его глазах тревога, и мне это не нравится. Не хочу, чтобы он волновался обо мне и тревожился о своём выборе. Так мне лучше точно не станет.
Нет, я ничего не боюсь, просто… всё развивается с какой-то астрономической скоростью, и это непривычно и… странно. Да, именно странно, а на сердце тяжёлое чувство, что всё не может быть настолько сказочно.
Но я отбрасываю в сторону глупые сомнения и позволяю себе быть счастливой.
Дни бегут за днями, а никто из домашних не появляется на горизонте. Сердце щемит тяжёлое предчувствие, но я и его отгоняю прочь. Апрель сменяется маем, деревья обрастают изумрудной листвой, а мой новый номер молчит. Нет, на него звонят по работе, Литвинов часто присылает смешные сообщения, редкие подруги интересуются моей жизнью, но только не родные. Кто угодно, только не они. И пусть я понимаю, что сама запретила, но разве по-настоящему любящих людей должно это остановить? Не уверена.
Это так глупо, так неправильно, но я понимаю лишь одно: мне нельзя оглядываться, ни в коем случае нельзя, потому что это может сломать меня. Несколько раз, выпив лишний бокал вина, я порывалась набрать номер сестры, который знала наизусть, но каждый раз останавливала себя. Потому что просто не знала, что сказать. Не знала, как не сделать ещё хуже.