Гораздо больнее…
Боль всегда присутствует в человеке в большей или в меньшей степени. Просто она периодически заглушается различными эмоциями. Счастьем, злостью, ревностью, умилением. Не замечаем отголоски, которые едва просачиваются внутри. Точнее замечаем только в незначительных ситуациях. Подвернул ногу, ударился о косяк. Но когда счастье с любимым человеком отходит на второй план, эта самая боль высовывается на первый и напоминает о себе каждый божий день.
Она заглушает все вокруг, ослепляет, не дает нормально жить. Заставляет существовать. Ты не замечаешь голода, страха, обиды, негодования, солнца за окном.
И даже родного человека, который испытывает то же самое.
Ева все время спала. Слишком много и слишком часто. За эти пару дней она бодрствовала всего часа три-четыре. Не замечал, когда она вставала, запивала таблетки стаканом воды, ела порцию каши и снова ложилась спать. Наверное, оно и к лучшему. Она все понимает, организм сам командует, что и как делать. Нам обоим.
Ее спасение — сон, а мое — мастерская. Она отлично изолирует от окружающего мира, погружает в работу надо картинами, в подготовку к новогодней благотворительной выставке. Снова. Эдгар согласился провести, но договорился уже с другим фондом, в котором был уверен. Запирался ото всех. И писал. Много. Долго. В один-два слоя, не больше, лишь бы не думать об ошибке. Вот и сейчас смотрю на холст, На холсте снова изображено что-то темное, абстрактное. За это меня и ценили, как художника.
Меня просто распирает чувство вины и боль утраты. А я ведь поверил, что с нами все будет хорошо, что Ева сможет выносить и родить здорового ребенка без последствий. Впервые поддался мечтаниям, забыл о реальности и рассудительности. Не подумал, что подверг ее жизнь из-за эгоизма, из-за возможности стать родителем. Не планировал, думать забыл, а когда узнал, что скоро стану отцом нашей девочки, считал недели, следил за здоровьем моих девочек больше, чем за своим.
Мудак. Какой же я мудак!
Из мастерской выбрался, когда перестал что-либо ощущать в принципе. Внутри меня просто-напросто ничего не осталось. Ни боли от потери, ни обиды. На себя. Недоглядел. Сколько часов просидел? Не считал. Что мне делать здесь? Ева все равно спит, из комнаты не выходит, плотно занавесив окна.
Выхожу на кухню, хочу поставить молоко кипятиться для моей девочки, когда проснется, но замечаю одну деталь. Комната в детскую приоткрыта. Сквозняк — подумаете вы. Ева — тут же всплывает в голове.
Я так надеялся, что эмоции остались там, на холстах, однако они снова обрушиваются на голову, когда вижу в недоделанной детской мою девочку. Она одиноко сидит у стены возле кроватки, напротив моего дизайна с Диснеевскими принцессами. Сжалась в маленький калачик, опустив голову в колени, совсем не двигалась, будто и не дышала вовсе. На голове те самые ушки, которые я заботливо положил у изголовья кровати.