Скисшая деревня, собачья брехня,
Убитая дорога, телега у плетня.
С недельного запоя такое не приснится,
Что тут, в реальном смысле, сумело раскрутиться.
По деревне, как на праздник, шум и суета,
Купола на Храме рушит голытьба.
В вожаках у них мандатное лицо —
Барышня с наганом, в кожаном пальто.
Она с утра все ляжки заголяла,
Да боевые песни распевала,
Но, случись, ее собаки покусали,
Из засады, подлые, напали.
Все бытье свое собаки голодали,
Их просто для забавы ругали и пинали,
Но сразу чухнув, кто это в пальто,
Они рванули защищать собачье житье.
Комиссарша тут не затупила,
Двух подлюк с нагана порешила,
Но, чтоб исправить этот кавардак,
Из деревни выгнали собак.
А те быстро в стаю посбивались
И недобро на деревню озирались.
Как только вожака себе найдут,
В деревню обязательно зайдут.
В оскверненном Храме плачут образа,
Тлеет, словно дышит, тонкая свеча,
Богоборцы с голоду воздухом икают,
Новый мир в деревне радостно встречают.
Голытьба глумится над скинутым Крестом,
Кто строит жабьи рожи, а кто вопит козлом,
Да и комиссарша в кожаном пальто
Метко отстрелялась в аиста гнездо.
Выпив чайник браги из гнилой свеклы,
Она на сеновале сняла с себя трусы.
К телу комиссарскому очередь стоит,
А она все те же песни голосит.
Это – смычка города с кормилицей-деревней,
А что ещё, скажите, будет задушевней,
Чем пьяное соитие серпа и молотка
На вонючем сене гнилого чердака?
К сапогам прилипли окурки и навоз,
Всю деревню чешет злой педикулёз,
И от этой скверны не спасёт наган.
Бурно отдыхает завшивленный шалман.
Хлопчы побойчее смачно рукоблудят,
А вокруг деревни скоро обезлюдят.
У собак свои задумки на обед,
В вожаках у них волчица-людоед.
Справно отдыхали, если бы не Гоша,
Он был круто накалён для «синего» дебоша.
Вдруг ему узрелась парочка чертей
И шабаш змеиный на буграх грудей.
И колол он их вилами под собачий вой,
Гоша-земледелец был парень боевой.
И пала комиссарша в классовой борьбе,
На своей подстилке, в кожаном пальте́.
Скоро налетели с алыми звезда́ми,
С горячими сердцами и чистыми руками,
Они были ловки шашками руба́ть,
И за комиссаршу шкуры посдирать.
Тех, кто был расстрелян латышскими стрелками,