Когда Дебора уходит в кухню за десертом, я хватаю ртом воздух и в пару глотков осушаю свой стакан с клюквенным соком и еще один с водой. Осмелившись все же бросить взгляд вправо, сталкиваюсь глазами с Николасом, и сердце пропускает удар. В них теплом светится благодарность, и уже неважно, как я себя чувствую: оно того стоит. Я готова на еще хоть десять раундов с миссис Роуз, если в конце на меня посмотрят так же.
Когда Дебора вплывает в комнату с тортом, по размеру напоминающим небольшой остров, я тут же закладываю основы для дальнейшей подпитки ее эго:
– О-о-о, выглядит невероятно! – Даже врать не приходится. Основные блюда я из-за всей этой болтовни почти пропустила, да и аромат просто божественный.
– Ну разве не чудо? – От моей похвалы она аж сияет. Дебора отрезает два куска и кладет их на блюдца. Одно оставляет себе, другое дает Николасу. – Яблочный торт с соленой карамелью. Семейный рецепт, передается из поколения в поколение.
– Так хочется попробовать самой испечь, не могу дождаться!
– Когда-нибудь, когда сама станешь матерью, я посвящу тебя в эту тайну, – натянуто улыбается она.
Как мило. Использовать рецепт в качестве рычага давления и требовать внуков. И все же я потираю руки в предвкушении:
– Что ж, думаю, буду рада пока просто есть торт, а не печь. – И ищу взглядом еще блюдце.
– Я тоже хочу, – настаивает Гарольд.
– Тише, – шпыняет его Дебора. – Ты же знаешь, тебе нельзя так много сахара. Подумай о своем кишечнике!
Хоть бы она перестала уже заставлять нас всех думать о кишечнике Гарольда.
Я соскребаю остывшую еду к краешку тарелки, чтобы поместился торт, но когда тянусь к ножу, ее рука накрывает мою. Кожа такая теплая. Человеческая.
А глаза холодные.
– Не стоит, дорогая.
– Ты разве не согласна? – продолжает она, когда я так и не убираю руку. – Ты же знаешь… – ее взгляд опускается мне на талию. – Для свадьбы. Это уже традиция, умерять аппетит перед таким важным днем, чтобы не было никаких неприятных сюрпризов на последней примерке. Так-то я бы и слова не сказала, ты же знаешь, но ты только что съела такую большую порцию ужина. Вряд ли будет разумно набивать желудок.
В голове все крутится, мигает и, наконец, выключается. В черном вакууме, заполнившем сознание, дрейфует только одно одинокое слово. Что.
– Мама, – ледяным тоном начинает Николас.
Она сжимает мою ладонь второй рукой, тоже мягко похлопывая. Желудок сводит от всех тех вежливых слащавых сантиментов, которыми я поливала ее комплекс избалованности последние сорок пять минут. Неважно, насколько мило я себя веду. Это никогда не будет иметь значения. Она навсегда останется чудовищем.