– Зачем ты бросила машину?
– Не знаю! Все так быстро произошло. Дай придумать отговорку получше.
– Сейчас приеду. Иди к машине.
К машине я не иду, но на цыпочках подкрадываюсь к углу здания и выхожу на дорогу. На дороге мигают огни: приехала полицейская машина и эвакуатор. Боже… меня посадят в тюрьму.
Кто-то замечает меня и показывает пальцем, инстинкт призывает нырнуть вниз и спрятаться, но негде, так что я просто приседаю. Что тюрьма! Меня ждет обитая войлоком палата.
По привычке ищу глазами золотистый «Мазерати», поэтому вышедшего из джипа Николаса замечаю не сразу.
– Николас! – громким шепотом зову я. Бесполезно. Машины ездят туда-сюда, меня не слышно. Я машу руками, точно регулировщик, но он не видит меня, направляясь прямо в гущу событий, взять ответственность на себя.
Проверяет брошенную машину и качает головой, а затем, забрав мою сумочку с водительского сиденья, захлопывает дверь. Обалдеть, я еще и сумочку забыла!
Вокруг Николаса собираются мужчины в форме. Закрываю лицо руками, чтобы не слышать унизительную историю собственного побега, которую наверняка сейчас и рассказывают. Кто-то кивает в моем направлении, и Николас оборачивается. Даже с такого расстояния я различаю странный блеск в его глазах и мысли над головой, точно в мультяшном пузырике:
«Так-так-так. Как тебе твой выбор сейчас, Наоми, что чувствуешь?»
Так себе, вот как я себя чувствую. Но я хотя бы стою на дороге с меньшей концентрацией полицейских. Он что-то говорит смотрящему на меня сотруднику. Личность подтверждает. Меня увезут отсюда в наручниках, цель «добиться удаления из фамильного дерева» будет выполнена на сто процентов.
Николас звонит кому-то и с минуту что-то говорит, затем передает телефон полицейскому, и он тоже что-то говорит, а Николас просто смотрит и смотрит на меня, и спрятаться от него негде. Он мой единственный союзник. И злейший враг.
Сейчас он идет по дороге прямо ко мне, в пальто, которое я называю пальто Шерлока Холмса. Это самый дорогой и красивый подарок, который я ему когда-либо делала. Он носит его с начала осени до самого конца весны, с небрежно завязанным петлей шарфом. То, что он еще не сжег его и не сплясал вокруг костра, кажется мне в моем нынешнем состоянии вызывающе доброжелательным жестом.
Ни мрачным, ни самодовольным он не выглядит: лицо не выражает ничего, только меж бровей залегла едва заметная морщинка. Беспокойство.
– Что случилось? – спрашивает он, подойдя ближе.
Качаю головой. Не могу об этом говорить. Я уже притворяюсь, что ничего не было.
– Меня посадят в тюрьму?