Понятые согласились, что это логично, и с посветлевшими лицами, подписали протокол и объяснения.
Запихнув приунывшего Сапога в камеру и "заштамповав" материал, что у гражданина Сапожникова обнаружен предмет, соответствующий признакам холодного оружия, в книге учета происшествий, я вернулся к понятым:
— Ну, давайте решать вашу проблему.
За полчаса я выписал им справки, что имярек обращались в отдел милиции по поводу утраты паспортов, и поставив на эти бумажки ничего не значащую печать РОВД «для пакетов». Затем, подхватив их под руки, поспешил на вокзал, где представившись дежурному по камерам хранения, показал ему слепленные мною, но, вполне серьезно выглядящие, справки и проконтролировал процесс вскрытия ячейки. Глядя вслед убегающей к поезду паре, счастливо сжимающей свои чемоданы, я думал, что этот длинный день прошел не зря. Помог трем хорошим людям — начальнику розыска и жителям далекого Иркутска, загадочного города, где прошло детство моего отца. Не знаю, как там, у Сапога, со следователем Кожиным сложится, но от части второй статьи двести восемнадцатой уголовного кодекса он точно не отвертится.
Глава 18
Что день, грядущий нам….
Злой, не по-летнему холодный, дождик барабанил в окно, в фойе общежития сидело, прижавшись друг к другу, несколько парочек, по телевизору о чем-то бубнил «Прожектор перестройки», из окошка комнаты вахтера, на меня, недобро поблескивала стеклышками очков Клавдия Ивановна, которая так и не простила мне ночной дебош при поисках Сапога. Но сегодня мне было положить на эмоции Клавдии Ивановны. На душе была хмарь и тоска, бесконечная, как туча над Городом. В промокших сапогах хлюпала жижа, хотелось разуться и повесить портянки на голенища сушиться, фраппируя своим солдафонским поведением местное изысканное общество. Под окном послышалось типичное тарахтение, заскрипели тормоза «уазика», потом захрипела рация:
— Двести двадцать шесть, ответь двести первому.
— Двести двадцать шесть, на связи.
— Ты где?
— Сейчас выйду.
Я со вздохом натянул на фуражку капюшон почерневшей от воды плащ-палатки, вызывающей отвращение от своей волглости, и, прокляв сибирскую погоду, обреченно шагнул к выходу. Первый шаг с покрытого металлическим козырьком крыльца, и холодные струи ударили в плечи, как хороший водопад. Я изобразил два строевых шага, стараясь аккуратнее опускать подошвы сапог в кипящие от дождевых потоков лужи и вскинул руку к обрезу фуражки. Влажная, холодная ткань вновь заставила содрогнуться, согревшееся было в тепле помещения, тело неприятно передернуло. Очень недовольное лицо ротного смотрело на меня из приоткрытой двери серо- голубого «лунохода».