Так моя жизнь стала протекать в трех локациях: дома, у мамки Юлии и у фифы.
Наши встречи с фифой стали регулярными. Она взяла в управе многоразовое приглашение, и я без опаски стал посещать элитный район города. Она ничего не просила, но я не мог явиться с пустыми руками. Я приносил, помимо кофе, еще и чай, дорогие конфеты, бельгийский и немецкий шоколад, печенье. Фифа не благодарила, а взглядом показывала, где положить, – как правильно назвать, – подношенье или подарки? Не знаю, не могу определиться. Каждый раз она одевалась по-другому и ни разу не повторилась, выглядела очень сексуально, но была так обжигающе холодна, что я боялся к ней притронуться. Рядом крутился Сергей Петрович, который, улучив минуту, когда фифа оставила нас одна, шепнул: «больше сюда никогда не приходи! Тебя заманивают в ловушку. Беги отсюда».
Но было поздно. Я, как муха, запутался в паутине фифы, и, стоило мне дернуться, паутина еще крепче обвивала меня. Бесенята-алимчики совсем осмелели и ходили на головах, а зеркальная фифа, всегда присутствовавшая на наших встречах, изредка грозила плеткой не в меру расшалившемуся отродью.
Каждая встреча означала неспешное путешествие по квартире второго этажа. Квартира была обставлена очень минималистично. В каждой комнате был столик с двумя маленькими креслицами и обязательно зеркала во всю стену. Мне даже стало интересно, где фифа спит. Ни в одной из комнат, где пришлось побывать, не было намека на кровать.
Сергей Петрович подавал нам чай с бутербродиками. Мне стало жалко фифу, которой приходилось питаться одними бутербродиками, но при этом умудрялась прекрасно выглядеть. Но я отвлекся. Во время чаепитий фифа вела со мной вкрадчивые беседы. Эти беседы сводились к тому, что у меня, оказывается, в жизни есть предназначенье, о котором не догадывался, зато о нём знала фифа. Она решила приложить все усилия, чтобы я его выполнил. На мой прямой вопрос – что это за предназначенье, фифа ответила уклончиво «со временем узнаешь». Такой ответ меня не устраивал, и каждый раз при встрече задавал этот вопрос об этом предназначении. Из этого щекотливой ситуации она вывернулась, как настоящая женщина. Она неожиданно уселась ко мне на колени, обдав кружащим голову запахом свежего женского тела, стала кусать за мочки ушей и шептать возбуждающим голосом: «разве ты не веришь мне, разве ты не веришь?». Прежде чем у меня сработал хватательный инстинкт, она гибким движением спрыгнула с моих колен и стала надо мной. Её зеркальное отражение звучно щелкнула хлыстом. Бесенята-алимчики в ужасе попадали на пол и прикрыли уши лапками. Фифа, возвышаясь надо мной, как статуя, властно произнесла: