– Стоя-а-ать! – злее прежнего заорал Палач, хватая Тихона левой рукой за скулы.
Он силой навёл лицо пленника на себя, приставил к его левому
глазу ствол и, трясясь в изнеможении и брызжа слюной, почти попросил:
– Скажи, что веришь мне, и я тебя отпущу! Век свободы не видать, отпущу!
– Врё-ё-ёшь! – зациклившись, отрицательно мотал головой Заковыкин.
– Скажи, что веришь, и я тебя отпущу! Папой-мамой клянусь, отпущу!
– Не-е-е! – мотал головой настырный Заковыкин.
– Дак что тогда там, полудурок? Гля-ка, там же всё в натуре, в натуре! – сдуваясь, подобно лопнувшему пузырю, шипел Вован, тыча стволом в направлении монитора.
– Там?…Эта…Дипфейк18…Подстава…, – на последнем дыхании выдал Тихон.
– Па-а-а-дла! – завопил бандит.
И мучитель снова пнул Заковыкина по раненой ноге, выбив себе большой палец. Вован аж запрыгал от боли, а увидев, что упрямец потерял сознание, наказал Шранку:
– Мне это…Мне щас надо одно палево разрулить…Я пригашусь до понедельника…А ты этого сучёнка чтоб метелил по-чёрному по пять раз на дню! Навешай ему хрюнделей от и до! Приеду – проверю…
3
Шранк добросовестно исполнял порученное. Два раза в день он приводил Тихона в пыточную. Там гигант «приторачивал» пленного к стене, начинал вышагивать перед ним туда-сюда и нудно, заученно долдоня, предлагал ему «заложить Листрата». «Идеологическая прелюдия» неизменно заканчивалась хлёстким, со свистом, кистевым ударом наотмашь по носу Заковыкина.
Студент, прекрасно изучивший эту манеру Шранка, ждал коварного удара, и всё же, несмотря на собранность, постоянно зевал «стартовый момент». Надо отдать должное заплечных дел мастеру, знавшему своё дело: Шранк великолепно вуалировал намерения, а удар наотмашь «неглядя» наносил так, что попадал точно по кончику носа – не больше и не меньше. Оказалось, что это очень болезненная телесная точка, во-первых, и аккумулятор кровеносных сосудов, во-вторых.
Свой коронный удар Шранк называл «мазня хлыстом». От «мазни хлыстом» кровь у Заковыкина начинала хлестать во все стороны, а кончик носа чудовищно распухал. Из-за систематических побоев нос у парнишки постепенно превратился в настоящий «шнобель», которому позавидовал бы «его крестник» – уголовник Шнобель.
«Разыграв увертюру», верзила переходил к «методичной лупцовке». «Слышь ты, груша боксёрская, ща я тебя буду окучивать квадратно-гнездовым способом», – сообщал он «спарринг-партнёру» таким тоном, словно это был с детства любимый Тишкин метод, и, услышав про него, парнишка обязан был заплакать от избытка радостных чувств. Сделав предупреждение, Шранк начинал бить Заковыкина не спеша, «с чувством, с толком, с расстановкой».