Из общей схватки отделились два яростных поединщика: один размахнулся топором, но противник успел всадить в его грудь свой кухонный нож, но и сам свалился от удара прямо в голову… Они упали. Один в предсмертной агонии сумел выдохнуть из себя вместе с остатками жизни убеждённые слова:
– За честные выборы…
В унисон ему второй умирающий прохрипел:
– За справедливые выборы…
И недвижимо застыли на земле.
Дантес кивком показал на них:
– Теперь ты убедился?
Ефим, ошарашенный, молчал.
– Давай обойдём этих вояк, мы их вразумить бессильны.
Чуть дальше у дороге находилось довольно большое селение. На его улицах повсюду шли бурные митинги.
– Чего они хотят? – спросил Ефим.
– Власти, – коротко ответил осёл. – Хотят власти. Для себя. По принципу: ты встань, а я сяду, и буду рулить за тебя.
– А ну, давай послушаем!..
– Пожалуйста, слушай. А я рядом постою, их речи мне давно известны и даже не надоели, а обрыдли.
Ефиму бросился в глаза резкий контраст между толпой и теми, кто ораторствовал с трибуны. Первые были хмуры, молчаливы, одеты более чем скромно. А выступающие же все как один имели холёный вид, изысканную одежду. Многие почему-то были в меховых шубках и шубах, несмотря на жару. Искрились на солнце бриллианты в перстнях, колье, ожерельях, серёжках, золотые кольца, часы, браслеты, запонки и массивные цепи на шеях.
При этом нередко слышалось:
– Терпение народа на пределе! Нам нечего терять!
Ефим не смог удержаться от ехидной реплики, которую произнёс полушёпотом, опасаясь обвинений в оскорблении:
– Действительно, нечего терять, кроме цепей. Золотых цепей на ваших шеях.
– Это точно, – согласился осёл. – Обычная р-революционная риторика. Словесная лапша на уши. Им нечего терять, ведь они привыкли загребать жар чужими руками.
– Что ты имеешь в виду?
– Не они же сами пойдут на баррикады умирать, а пошлют вот этих… статистов. – Дантес показал глазами на безмолвствующую массу.
Один очень худой мужчина с мозолистыми руками хотел было взобраться на трибуны, требуя дать ему слово, но его тут же остановили крепкие молодчики, заломили ему руки и увели куда-то в проулок…
– Простачок, – пожалел его Дантес, – не понял, что одних приглашают на племя, а других – на убой. Он хотел нарушить правила игры.
– Он же просил слова! Хотел высказать то, что было на душе!
– Не спорю, именно так.
– Он имеет на это право.
– Согласен, имеет.
– Он может…
– Извини, не может. Ты сам в этом только что убедился. Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку.
– Прости, Дантес, ты – циник.
– Окстись! Я такой же циник, как тот, кто называет грязь грязью, вонь – вонью, а мерзавца – мерзавцем. Настоящие циники стоят на трибуне и разглагольствуют о всеобщем счастье, которое наступит, как только они получат власть! А я лишь называю вещи своими именами.