Тем ещё ценен был этот человек для геологии, что был бобылём. Никогда у него не было ни жены, ни детей. Только старая мать была той утешительной пристанью, которая порой так необходима вечному скитальцу. Мать свою он до слёз любил, хотя часто обижал, разумеется, в нетрезвом виде. Деньги, если она заставала его при них, он охотно ей отдавал, хотя потом выуживал под разными предлогами ещё больше, чем давал. Удивительное отношение к деньгам было у этого человека. Они словно жгли его. Как только он получал положенную ему сумму, а были времена, когда сумма эта была не малой, Вася устраивал, как он любил выражаться, – «фестиваль». Любой проходимец в такие моменты мог быть обласкан этим честным не в меру щедрым, подгулявшим тружеником. Немало перепадало от него официантам, сторожам, таксистам (он непременно в такие дни являлся домой «на моторе») и всякого рода минутным друзьям. Настоящие друзья, близкие его товарищи пытались как-то проявить заботу о нём. Забирали у него часть получки, покупали одежду, передавали матери. Но всё это было бесполезным занятием. Новые брюки или пальто он тут же загонял первому попавшему барахольщику «за бутылку». «Бутылка» – вот та стандартная цена, за которую Василий Иванович мог продать с себя всё. В конце концов, он оставался в неизменном спортивном вылинявшем трико, залатанном и перелатанном заботливыми руками горемычной старушки.
К своей купеческой родословной, кроме происхождения, Василий Иванович никакого касательства не имел. Девяти месяцев от рождения он остался без отца. Мать его больше не выходила замуж, работала долгое время письмоносцем в почтовом агенстве и водилась с чужими детьми. Вышло, однако, так, что пенсию она получала мизерную (рублей 13), хотя всю жизнь была труженицей. Она-то и была в своё время дочерью богатых купцов Сташковых. Когда ещё не было Капчагайского моря, а на берегу реки Или стоял бойкий посёлок Илийск с двумя вокзалами – речным и железно-дорожным,– Вася указывал на почти единственный в посёлке двухэтажный с резными ставнями дом, в котором якобы жили его далёкие предки. Сообщал он это как-то очень просто, без тени какого – либо сожаления, восхищения или гордости, а как об этнографической достоверности.
Вася по натуре своей скорее всего был ближе к сибирским золотоискателям – старателям, типа Фильки-шкворня, чем к купцам, хотя гульнуть порой на широкую ногу и купцы русские были не «дураки». Но купеческого повседневного скопидомства в Васе не было.
И сейчас ещё геологи рассказывают, как однажды Василия Ивановича и ещё кого-то из его напарников застала ночь в каком-то посёлке (где-то в районе Антоновки или Андреевки). Дни «фестиваля» были в самом разгаре и друзья были на хорошем «веселее», однако магазины были закрыты и у сторожей «керосина» не оказалось, хочешь – не хочешь надо было думать о ночлеге. Вдруг откуда – то вывернулась повозка с большой копной сена. «Стой! – закричали приятели,– сколько стоит твоё сено?» Старик назвал цену. Не успел он, однако, сообразить в чём дело, как те вывалили сено прямо на улицу, сунули ему в руки деньги и тут же в самом центре посёлка на купленной копне сена завалились спать.