— Что нового? Хозяйка не лютует? — спрашивает конкретно, не тратя время на приветствие.
— Терпимо. Допоздна смотрела мыльный сериал. Сейчас спит у себя.
— Сиделка не жаловалась?
— Один раз пришлось потрудиться, чтобы хозяйка выпила таблетки. А в целом, проблем не было.
Для меня дикость — слышать о буднях душевнобольного человека. И еще большая дикость, что Богатырев тянет эту ношу. Куда проще было бы, сдай он мать в клинику, где за ней будут круглосуточно присматривать, а не делать ее хозяйкой.
— Для тех, кто будет обо мне спрашивать, я еще не вернулся, — говорит он напоследок и тянет меня к массивным парадным дверям.
— Есть, босс.
Одной рукой подбирая подол платья, чтобы не запнуться, а другую не выдергивая из хватки Богатырева, я вслед за ним плетусь в его логово. Я уже успокоилась и могла бы ехать домой. Но голова раскалывается и просто хочется выспаться, а не терпеть мамины попытки помириться.
Проведя меня по сумрачному холлу, Богатырев задерживается у ступенек лестницы.
— Я забыл твой чемодан.
— Оставь, — прошу я, не желая отпускать его и невольно выдав себя вдавленными в его плоть ногтями. — Разве в твоем гардеробе не найдется для меня какая-нибудь старая рубашка?
— О которой ты тоже ничего не расскажешь своему жениху, — хмыкает он, поднимаясь наверх.
Нарочно часто вспоминает Ярослава. Давит на мои чувства и сомнения. Заставляет почувствовать себя дрянью. Может, у Богатырева и не было гадких намерений, когда он бросал меня и когда возвращался, но сейчас он ведет себя, как абьюзер.
Мы поднимаемся на второй этаж, входим в большую спальню, и он щелкает выключателем, зажигая матовый свет точечных светильников на потолке и стенах.
— Там ванная. — Он кивком указывает на смежную дверь. Садится на край кровати и снимает ботинки — один за другим. — Иди прими душ.
Разувшись и оставив туфли у двери, я послушно следую в указанном направлении. Богатырев хоть и черствый, но гостеприимный. А пренебрегать теми крупицами его светлой стороны, какой он иногда поворачивается ко мне, ох как не хочется. То ли из-за боязни привести его в бешенство, то ли от смакования этих редких мгновений затишья.
Стянув с себя платье и белье, гляжу в зеркало и морщусь. Измотанная и грязная, словно год провела в подземелье, а потом выползала по ложкой вырытому узкому тоннелю.
Открываю воду, пропускаю холодные тугие струи и, дождавшись температуры парного молока, залезаю под лейку. Волоски ощутимо поднимаются над кожей, когда по ней льется дурманящее тепло — расслабляющее и пьянящее. Мурлыкнув, закрываю глаза и даю себе минуту наслаждения.