Покой и безмятежность после нескольких трудных дней. Пусть душ — это совсем не обновление, и прошлое не перечеркнется, но перевернуть одну страницу ради чистой следующей — это шаг, принимаемый в полной гармонии с самим собой. Именно ее я и пытаюсь достичь, разгружая напряженные мышцы от пустой тяжести. А вместе с тем испытывая ноющую, томительную тягу к плотскому удовольствию — такому, за которое станет стыдно перед самой собой.
Мотнув головой, стряхиваю это порочное наваждение, выдавливаю гель на губку, вспениваю и растираю тело — шею, руки, грудь, живот. Спускаюсь ниже и прикусываю губу, осознав, что возбуждена совсем по иному поводу. Мое тело жаждет ласок. Грязных ласок Богатырева. Которыми грезила все эти семь лет. Таила в себе четкие воспоминания. Воспроизводила в грешных фантазиях долгими одинокими ночами.
Он здесь. Совсем рядом. Буквально через стену. Грубый, буйный кошмар, способный сузить мой мир до себя одного. Вычеркнуть из списка моих желаний любого другого мужчину. Даже Ярослава, каким бы милым он ни был…
Нельзя!
Запрещено!
Я не имею права думать об этом!
Смыв с себя пену, быстро мою голову и выхожу из кабинки. Шлепая мокрыми ногами по полу, рыскаю в ящиках в поисках полотенца, но обнаруживаю для себя неловкую деталь — ни полотенец, ни халатов тут нет. Под рукой только мое грязное платье. Влезать в него своим чистым телом — так себе затея перед сном.
Поскребшись в дверь, негромко пищу:
— Платон, здесь нет полотенца.
— Я знаю, — получаю в ответ и, опешив, округляю глаза. — Я разжег камин. Выходи, погреешься, обсохнешь.
— Дай мне хотя бы свою рубашку.
Дверь распахивается, и меня будто порывом ветра отталкивает назад. Появившийся на пороге Богатырев абсолютно нескромным взглядом обводит изгибы моего тела и медленно расстегивает пуговицы своей окровавленной рубашки. Сдергивает ее с себя и протягивает мне.
— Держи, — скалится издевательски, зная, что не надену ее со следами чужой крови.
Сглотнув, прикрываю свои прелести руками и глазами пробегаюсь по его накачанному торсу.
— Зачем ты так со мной? Я тебя не понимаю…
Он наступает, прижимает меня к стенке душевой кабины и отвечает:
— Это я тебя не понимаю, Рита. Какого дьявола ты ломаешься и врешь самой себе? Ты же хочешь меня. Дикого, необузданного, дерзкого ублюдка. Потому что только со мной ты чувствуешь себя… — выдыхает мне в губы, воруя мое отрывистое от волнения дыхание, — желанной…
Одним словом обезоруживает меня. Чувствую себя бесхребетной пластилиновой куклой, марионеткой во власти эксперта моей души. Наизнанку выворачивает, без стыда обнажая мои потаенные фантазии.