Рокуэлл, выросший с мыслью, что перед ним все должны склоняться, был вовсе не готов к встрече с самим Джеком Громом. А, безусловно, перед ним в этот миг предстал не скромный деревенский эсквайр, а дерзкий и отчаянный атаман разбойников. Властный, сильный, бесстрашный.
Герцог, кажется, почувствовал, что этот человек действует на него подавляюще. Что он совсем не похож на того простака Догерти, с которым его светлость познакомился два дня назад в таверне. Но Рокуэлл не желал уступать, тем более что все-таки перед ним был обычный эсквайр.
— Убирайтесь вон, Догерти, — презрительно бросил он. — И лучше никогда не попадайтесь мне на глаза, иначе… — Рокуэлл демонстративно положил ладонь на украшенный драгоценными камнями эфес своей шпаги. Он был прекрасным фехтовальщиком, — а что может противопоставить ему этот деревенщина? Вряд ли что-то путное.
— Дуэль, — холодно закончил за него Саймон, вытаскивая свою шпагу.
— Нет! Только не это! — вскричала Ева. — Умоляю вас, господа!
Девушка вскочила со скамьи, просяще протягивая руки к мужчинам; полные испуга глаза ее сделались размерами с блюдца. Но мольбы ее не были услышаны. Сталь ярко сверкнула в лучах полуденного солнца, и шпаги скрестились с мелодичным звоном.
Саймон был в такой ярости, какой сам от себя не ожидал. Он был готов разорвать Рокуэлла голыми руками!
Однако, ярость — плохой помощник в смертельном поединке; а то, что герцог жаждет крови, и большой, Саймон понял сразу. Когда-то у сына графа Беркшира были лучшие учителя фехтования; нередко и в своих странствиях по дальним странам Саймон брал уроки у тамошних мастеров клинка; но все равно долголетней непрерывной практики у него не было, и сейчас это могло стоить ему жизни.
Рокуэлл, на его беду, оказался весьма искусным фехтовальщиком, и первые мгновения боя Саймон только отступал и оборонялся, ибо герцог сразу ринулся в атаку, причем применял приемы, совершенно далекие от честного дуэльного кодекса.
Саймон постарался сосредоточиться и успокоиться. На его стороне были кошачья изворотливость, быстрота реакции и неутомимость. Против него — недостаточное мастерство… и треклятый парик, который лез на глаза, мешая видеть.
Первые два преимущества оказались очень кстати: трижды шпага Рокуэлла доставала его и, если б Саймон не успевал отклониться или отпрыгнуть в сторону, он был бы уже ранен или даже мертв. Камзолы противники сняли, и на белоснежной рубашке Саймона появились три длинные красные полосы.
На Еву Саймон не смотрел, но знал, что она не убежала, и слышал, как она сдавленно вскрикивала при каждой нанесенной ему царапине, которые, вероятно, считала страшными ранами. Это, как ни странно, придавало ему сил, хотя он всегда считал, что женщинам не место на дуэли.