– Так она обманывает меня? С чего бы это?– подступил ближе муж.
– У меня свидетель – Степа слышал, что это она мне угрожала. Знаешь, Федя, я думаю: почему тебя выбрала? Лучше бы я там, в неволе, от бомб, от фашистов погибла, чем здесь так живу. Что ты от меня хочешь? Убить, может, хочешь? Так давай – убивай. Тебе же ничего не стоит в тюрьму сесть: что тебе я, что тебе дети? Совсем стыд потерял? Дети в школе над дочкой смеются, что папка со шлюхой живет, а своих бросил… Это такую ты мне райскую жизнь обещал?
– А-а, тебе жизнь не нравится? Лучшего захотелось? Ну так на тебе, получай! И попробуй только кому скажи – убью!– он накинулся коршуном на нее, зажав между собой и коровой, нанося удары по голове, по лицу, по животу.
Анна дико закричала, корова испуганно мотнула головой, задев ее рогом под ребро, придвигая к стене. Федор же не успокаивался, бил изо всей силы, рыча в ярости, словно точно хотел убить. Анна сползла под корову, стараясь как-то успокоить боль под грудью, но попала таким образом под ноги мужа. И он с силой ударил ее в живот, выскочил из сарая, ушел с матерками на работу. Анна лежала в сарае, едва откатившись от коровы, набираясь сил, чтобы подняться и выйти из сарая, постараться не испугать детей. День начался… но еще не закончился…
Когда дети увидели мать, то заплакали, малышки тоже вслед за старшими, а Степа крикнул:
– Я убью его! Он и нас будет бить?
– Нет-нет, что ты, успокойся, не кричи так. Услышит, еще хуже будет: скажет, что я научила.
– Давай уйдем отсюда, пусть живет сам: и коров доит, свиней кормит, сарай чистит. Ты думаешь, я ничего не вижу? Ты все сама да сама!– кричал со всхлипом сын, ему вторил и Вася. Они обняли мать с обеих сторон, прижались к ней, притихнув. Но детское горе короткое: чуть успокоившись, они стали играть, забавляя малышек.
Анна увидела, что ее лицо покрывается багровыми кровоподтеками, сдерживая слезы, через силу принялась готовить завтрак, кое-как усмирив гнев и боль. Вернувшаяся из школы дочь вскрикнула от страха, увидев мать: так ужасно выглядело ее лицо. Тихо заплакав, прижалась к ней и проговорила с тоской:
– Снова он? Что будет теперь?
– Да, снова папка,– закричал Степа,– тетка та приходила, которая шлюха, ты же дралась из-за нее с Вовкой, помнишь?
– Степушка, молчи, сынок. Нельзя такие слова говорить.
– Да… мне нельзя, а ему можно? Я слышал, как он кричал…
– Он взрослый, а ты маленький, ничего не понимаешь,– успокаивала мать.
– Мам, что ты его защищаешь? Он же снова и снова так будет делать…
– Куда ж нам деваться? Здесь наш дом, кому мы нужны… Малы вы еще – мне не помощники, не защитники,– зажав одной рукой место от удара коровой, покачиваясь на стуле, с тоской говорила мать, обхватив голову другой рукой.