Пат сказал, что мы теперь команда… семья? Не знаю. Ничего не понимаю.
Я запуталась.
Снимаю наушники, тихо закрываю двери-купе, чтобы не мешать. Руки трясутся. Мне ужасно стыдно. Это я – робот. Я, а не они. Тупой, трусливый, психованный робот. Дыхалка совсем ни к чёрту, ноги не держат, руки ледяные. Опираюсь плечом о стену, сердце перебивается, дышать тяжело, сглатываю раз, другой, горло будто пережато… сейчас пройдёт, сейчас…
Я усталый робот… дырявый бак… надо быть… героем, а я…
Чужак вздыхает, переступает с ноги на ногу. Стоим, смотрим друг на друга. Он медлит и хмурится – явно хочет что-то сказать, но, видимо, не может вспомнить, что именно. Говорю ему:
– Я – тупой робот. Не лезь.
Он отвечает:
– Ты не робот.
Он просто ничего не знает. Ничего. Про заправку и тёмное пятно вместо головы. Сейчас я ему всё расскажу, и он сразу…
Чужак хмурится:
– Ты не робот.
Он протягивает мне руку. Я пожимаю, но не отпускаю, держу.
Стоим. Смотрим. Мне надо ему рассказать, надо объяснить:
– Если бы не Пат, я… там… я бы тебя…
Не отпускаю его руку, держу, а он хмурится и всё талдычит своё:
– Не робот, Алиса. Ты не робот.
Глупый. Такой глупый. И такой… живой. У него тёплая, почти горячая ладонь. Я глубоко вдыхаю. В груди у меня медленно разжимается тугая жёсткая пружина.
Чужак шепчет:
– Не робот, Алиса. Не робот.
Дверь-купе едет в сторону. Мы нехотя расцепляемся.
Патти выглядывает из танцевального класса. Его круглая моська выражает озадаченность – цепочка зелёных глазок помаргивает, брови-скобы сдвинуты.
– Алиса, Паша, вы уже познакомились?
Точно! Совсем забыла. Паша, значит. Угу. Спасибо за информацию.
Мы с Пашей переглядываемся и синхронно киваем, мол, да, познакомились. Вот буквально только что.
Из-за моего Патти высовывается белобрысая кукла, улыбается, складывает лапки домиком и тянет:
– Коннитт-чива-а-а3.
Япона мать.
Мало мне Патти с его: «Дас ис нихт гут»4, – по поводу и без повода, теперь ещё и эта… охренительно. Просто охренительно.
Пат внимательно оглядывает нас, удовлетворённо моргает подсветкой и уводит свою новую подружку обратно в зал, я слышу только: «Продолжим обсуждение нашего дальнейшего сотрудничества. Насколько я помню, мы остановились на третьем пункте и…» – дверь-купе с щелчком закрывается.
Поворачиваюсь к Паше, но отвожу взгляд, спрашиваю:
– Ты… ты говорил про пиво? Я… у меня… там… чипсы есть. Любишь с паприкой?
Паша отвечает:
– Я вообще всё съестное люблю.
Кажется, он улыбается, но я пока не смотрю на него – мне всё ещё стыдно. Стыдно. Уже не так остро, как в начале, только лишь остатками совести, но тяжко где-то внутри.