– Вот неужели тебе меня не жалко? Нисколечко не жалко? Я такое дерьмо?
Ну вот что с ним делать? Заверить, что нет, не дерьмо, но это и само собой понятно. Зачем отвечать на подобные вопросы? Но настолько непривычно видеть вечно сияющего, всеми бесконечно любимого, включая его самого, Алика Пожарского вот таким – подавленным, пьяным, страдающим – что даже слегка не по себе. И жалко его, действительно жалко.
Лиза приблизилась, хотела сказать что-то успокаивающее, но только успела произнести:
– Ты…
Алик ухватил её за руку, потянул вниз.
– Садись. Лизбет, ну садись, – произнёс чуть ли не умоляюще, с надеждой заглянул в глаза. – Пожалуйста. Мне надо, чтобы кто-то рядом был. Ну, вот такой я.
– Да что у тебя случилось-то? – растерянно пробормотала Лиза, всё-таки опускаясь на кровать.
– Ну я же сказал, – повторил Пожарский, – бросили меня. Бросили, понимаешь? – А потом неожиданно наклонился набок, прилёг, устроил голову у неё на коленях. – Но хорошо хоть ты у меня есть. – Он немного повернулся, прикоснулся губами к Лизиной ноге, аккуратно чмокнул, протянул умилённо: – Ли-избет. – И опять шмыгнул носом, словно маленький обиженный мальчик.
Она не удержалась, коснулась рукой его волос, провела. Алик громко выдохнул, сглотнул и снова пожаловался, насупленно и возмущённо:
– Даже не бросили, просто послали. – Не стесняясь, пояснил куда. – А главное, без повода, просто так. Типа трахаться с тобой хорошо, но это ничего не значит. «Для меня есть вещи поважнее», – скривив рот, процитировал он пренебрежительно, хмыкнул, добавил от себя: – Ну надо же! А раньше почему-то наоборот было. Раньше – лишь бы потрахаться, а остальное – хрень, ничего не значит.
– «От меня ничего не зависело. Так сложилось», – снова процитировал Пожарский чьи-то слова, скорчил дурацкую физиономию. – Сучка, – заключил не слишком решительно, и вдруг резко сел, придвинулся рывком, упёрся подбородком в Лизино плечо.
– Лизбет, вот скажи, чего вам всем не так-то? Почему вы меня не любите? В штаны с радостью лезете, ноги раздвигаете, и просить не надо. А не любите. – На её бедро легла горячая ладонь, пальцы чуть сжались, обхватывая изгиб коленки, голос стал томно-вкрадчивым. – Ты ведь тоже хочешь, да? Просто ломаешься. Вы ж не можете, чтоб не ломаться. Типа гордость, бла-бла-бла, «янетакая». А сами так и мечтаете, чтобы вас поскорее зажали. И вдули, да пожёстче. И чтоб без фигни всякой. Ласки там, нежность. Нагнули и сразу поимели. – Пальцы ослабили хватку, и ладонь медленно заскользила вверх по ноге, в интонациях явственней обозначилась презрительная циничность. – Нахрена вам любовь? Лишь бы трахали, почаще да побольше. Тогда вы сами собачками следом бегаете. Да? Ну признайся уже.